— Да, по этим переходам не то, что вашу армию — в десять раз больше можно провести, — ответил Владимир Васильевич.

— Чувствую, что тут пахнет изменой! — проговорил казанский хан.

— Я исполняю свои обещания, — покачал головой русский царь. — Знаю, что придется отвечать перед Великой Нерожденной за возможный обман. При всём уважении, но её я боюсь больше, чем всю вашу орду, многоуважаемый Сахиб.

— Ну и зря! Моя орда может быть гораздо злее, чем Бездна! — хвастливо ответил Сахиб-Гирей.

Владимир Васильевич сдержался. Молодой хан слишком горяч и нетерпелив. С таким трудно вести дела. Однако, политика — тонкое дело, поэтому он проговорил:

— Сейчас на Оке только князь Хомяк Пеньков со своим каширским полком, молодой Бельский подойдёт немного позже, так что в это «окно возможностей» можно неплохо попасть и тогда вы сохраните основную часть своих войск.

— Но не всех? Мне бы хотелось как можно больше своих верных воинов вернуть назад, с победой и хорошим выкупом.

Если бы не договор с Бездной, то послал бы татарина на три буквы. А может быть привязал к четырем коням и пустил в чистое поле, как делали в старину. Татары же любят скакать навстречу ветру, вот и поскакал бы… Пусть и частями.

Но нельзя. Бездна не прощает обманщиков. И если не получит обещанных душ, то обложит Русь с разных сторон чередой Омутов, из которых полезут не мелкие существа, которых ведари за добычу не считают, а самые, что ни на есть страхолюдины, размером с многоэтажный дом. И останется тогда от Руси лишь воспоминание…

Поэтому и приходилось смотреть в это желтоватое лицо и слушать задиристые речи. И улыбаться в ответ. Ведь политика — штука тонкая…

— Господин Сахиб-Гирей, я знаю, что ваши воины способны на многое. И я очень благодарен вам за то, что вы сдерживаете их и не даете разгуляться в полной мере. Благодарен, что не разрушаете фабрики и заводы знатных бояр…

— Я не дурак, чтобы рубить шею золотой курочке. Если всё сожгу, то как мне дань будете платить? Ха? Нет, я умный. И мой брат умный, раз поставил меня во главе казанской славы! И только я смогу снова поднять на ноги Золотую Орду!

Опять пошло хвастовство. Владимир Васильевич был вынужден слушать татарского хана, вынужден слушать это пустое бахвальство. Ведь если не договор с Бездной, то русские войска смяли бы казанцев ещё до того, как подошли к Оке. А так… Приходилось задерживать, тянуть резину и бюрократией ослаблять своих же воевод.

Его лицо было непроницаемым, словно высеченным из мрамора, но в глубине глаз таилась буря эмоций. На экране похвалялся хан, одетый в богатые одежды, украшенные золотом и драгоценностями. Он говорил уверенно, с напускным дружелюбием, но каждое его слово резало царя, как острый нож.

Владимир Васильевич слушал молча, его взгляд был устремлен вдаль, будто он видел нечто, недоступное другим. Внутри него кипела ненависть, смешанная с презрением. Этот человек, болтающий перед ним, был врагом, человеком, который хотел захватить его земли, уничтожить его народ. Царь чувствовал, как кровь пульсирует в венах, как сердце бьется быстрее с каждым словом Сахиб-Гирея.

Но он сдерживал себя, зная, что любое проявление слабости может быть использовано против него. Его руки крепко сжимали подлокотники трона, пальцы белели от напряжения. Он знал, что этот разговор важен, что каждое его решение будет иметь последствия для всей страны.

Хан продолжал говорить, его голос звучал все громче и увереннее. Царя переполняло желание встать и бросить ему вызов, сказать, что он никогда не сдастся, что его народ будет бороться до последней капли крови. Но он оставался неподвижен, как статуя, лишь его глаза говорили о том, что внутри него происходит настоящая битва.

Наконец, хан закончил свою хвалебную речь. Царь медленно вдохнул, выдохнул и посмотрел на хана так, что даже самый смелый воин дрогнул бы. Его голос был холоден, как зимний ветер:

— Только из-за договора с Бездной я слушал вас так долго. Как только мы с ней рассчитаемся, так я не буду никому должен. И тогда я не буду слушать никого!

— Что? Ты мне угрожаешь? — тут же ощерился хан. — Да я до Москвы дойду! Я тебя лично на колени поставлю! Я тебя…

Владимир Васильевич прервал его:

— Предстоящий бой будет моей платой дани Бездне. После я не буду идти вам навстречу!

После этого он оборвал связь. Выдохнул, посмотрел на карту боевых действий, висящую на стене.