Мне наплевать. Он уже видел всё это раньше. И тогда решил, что я не стою его внимания.

Я отбрасываю волосы назад резким движением, словно сметая его слова.

— Я же не голая, извращенец. Просто не хочу сидеть в баре в мокром платье. Так что у меня импровизированный купальник. Хочешь — иди, хочешь — не иди. Желательно второе.

— Мы могли бы вернуться летом.

Встретиться с Домом больше, чем абсолютно необходимо? Нет уж.

— Делай что хочешь.

Я даже не смотрю на него, просто направляюсь к воде. Было бы проще броситься в неё, одним решительным шагом, прежде чем у меня появится возможность передумать. Но если я это сделаю, мои лёгкие наверняка снова устроят забастовку, у меня случится второй приступ за день, и я просто утону. Тогда Дому пришлось бы делать мне искусственное дыхание. Я не зацикливаюсь на том, почему эта мысль вдруг вызывает странное тепло в груди. Это очевидно реакция отвращения. Так что я делаю всё правильно, шаг за шагом погружаясь в ледяную воду.

Пальцы. Ступни. Щиколотки. Голени. Каждое касание океана жжётся холодом, но почему-то заставляет меня хихикать. Вода очищает. Она смывает тяжесть дня. Смывает липкие остатки фальшивого сочувствия. Океан передо мной тянется бесконечно далеко, тёмнея под уходящим солнцем. Бескрайняя чернильная пустота, в которую я могу раствориться. Так ли чувствуется смерть?

Я надеюсь. Я надеюсь, что в конце Джошу не было больно. Что он не боялся.

Я надеюсь, он воспринял это как своё следующее приключение.

— Не заходи слишком глубоко.

Командный голос вырывает меня из задумчивости, и позади раздаётся всплеск. Холодные брызги оседают на моей коже, прокалывая иглами оголённые бёдра. Дом. Он подошёл.

Но он не осторожно заходит в воду, как я. Он идёт напролом.

Я разворачиваюсь, уже готовая огрызнуться на него за то, что лезет со своими указаниями. Но слова застревают в горле.

Я забыла.

Годы спустя меня всё ещё преследовали редкие сны, в которых я снова оказывалась в его руках, прижимаясь к его телу, видя в его глазах что-то похожее на любовь. Все они рождались из воспоминания о той ночи. Я думала, что никогда не смогу забыть. Но смогла.

Теперь понимаю: его образ в памяти был всего лишь размытым силуэтом, сплетением эмоций, а не чем-то настоящим. А теперь он стоит передо мной в сгущающихся сумерках. Реальный. Неизбежный. И почти голый.

На нём только трусы. Но они не чёрные. И не серые. И не зелёные. И не какой-нибудь другой скучный, ответственный, взрослый цвет, который я бы предположила.

— Что это? — Я указываю на его пах той рукой, что не прижимает Джоша к груди.

Дом хмурится, кладёт руки на бёдра — слишком чётко очерченные, между прочим. Мой взгляд цепляется за кожу чуть выше пояса. Он больше не тот, кем был семь лет назад. На его животе больше нет высеченного из камня пресса, но он всё ещё крепкий, подтянутый, и…

Не туда смотришь.

— Тебе нужна лекция по анатомии? — спрашивает он.

— Ты в цветных трусах! — Мой голос взлетает вверх на несколько октав — от смеси недоверия и ледяной воды.

Его хмурый взгляд становится ещё тяжелее.

— Это боксеры. Для мужчин. Куплены в мужском отделе магазина. Предположительно.

— Предположительно?

— Джош их мне подарил.

Ну конечно. Только мой брат мог подарить своему вечно облачённому в чёрное другу розовые боксеры, усыпанные ананасами. Но Дом не только оставил их. Он надел их на похороны Джоша. Я не хочу разбираться в эмоциях, которые это влечёт за собой. Поэтому вместо этого пытаюсь быть ответственной в этом дуэте.

— Каков план? Есть ещё какие-то указания?

Дом не отвечает сразу. Он стоит по колено в океане, неподвижный, пока волны с силой разбиваются о его голени. Он смотрит на меня, его руки всё ещё покоятся на той полоске кожи, которая выглядит и упругой, и мягкой одновременно, и, возможно, теперь пахнет морской солью…

Желая ещё больше почувствовать очищающую силу воды, я делаю ещё несколько шагов вперёд. Волны подталкивают меня, словно хотят, чтобы я шла дальше. Словно океан хочет меня себе. Здесь будет покоиться часть Джоша. И это имеет смысл. Это не неподвижная земля. Это нечто живое, неустанно движущееся. Мой брат не знал покоя при жизни — так почему он должен останавливаться хоть на миг после смерти?

Я опускаю руку в воду, обволакивающую мои бёдра, и подношу палец ко рту, размазывая солёные капли по губам. Вытягиваю язык, пробую вкус. Да, это не гигиенично. Но мне нужно почувствовать этот океан. Будто я оцениваю его на безопасность, когда на самом деле просто пытаюсь запомнить всё об этом месте. Я хочу зафиксировать этот момент всеми своими чувствами, чтобы никогда не забыть, где лежит Джош.

— Когда будешь готова, — голос Дома звучит ближе.

Я не хочу, чтобы он стал частью этого воспоминания. Но он будет. Он будет рядом со мной при каждом из этих прощаний. Каждый финальный момент с братом будет окрашен присутствием Дома. Почему это не могло быть только моей задачей?

Ты не доверял мне?

Я могла бы сделать это. Я бы сделала это ради Джоша.

— Встань здесь. — Я указываю на место справа от себя. — Я просто… отпущу его.

Отпустить. Если бы это было так просто.

Дом не спорит. Он подходит, его тело источает тепло, разительно контрастирующее с онемевшими от холода ногами. Я снимаю крышку контейнера. Ветер сразу же подхватывает мельчайшие частицы Джоша.

— Я буду скучать по тебе.

Голос Дома твёрдый. А мои руки дрожат. Я подстраиваюсь под направление ветра, разворачиваюсь так, чтобы Джош полетел вперёд, а не вернулся на нас. Поднимаю контейнер над водой. И позволяю ему слиться с волнами.