Вся эта церемония — исключительно требование моей матери. Сесилия Сандерсон нуждалась в помпезности и соблюдении традиций, чтобы скорбеть по сыну, которого, если честно, не так уж и любила при его жизни. В толпе за дверью есть друзья Джоша, но большинство пришло именно из-за неё — из-за статей, которые она пишет, и постов, которые она тщательно подбирает о «вдохновляющей» годовой борьбе её сына с раком. После его смерти количество её подписчиков утроилось.

И вот, каким-то образом я осталась в кладовке наедине с единственным человеком, которого хочу избегать больше, чем свою помешанную на селфи мать.

— Принято, — Дом отвечает без тени удивления, словно моя фраза — не полнейший бред. Он возвышается надо мной. — Я искал…

— Туалетную бумагу? — перебиваю я. — Отличное место выбрал. Не стесняйся. Говорят, горе часто вызывает диарею. Передам всем, что ты временно недоступен.

Поддразнивать его — лучший способ отвлечься от того, как моё тело реагирует на его близость. Сначала бросает в жар, потом в холод, затем всё немеет и сжимается.

Как будто я подхватила какую-то болезнь. Дом — заразный.

И, конечно, он совершенно невосприимчив ко мне и моим уколам.

— Благодарю, — бесстрастно отвечает он, но голос его становится мягче. — Как ты?

Дом скрещивает руки на груди и пристально смотрит на меня. Я вижу, как он наклоняет голову, чувствую тяжесть его взгляда. В его позе есть что-то требовательное, как будто он ожидает, что я дам ему полный отчёт о своём эмоциональном состоянии.

Доминик Перри привык держать всё под контролем.

А эта крохотная комнатка, которая и так казалась тесной, с его появлением превратилась в его территорию. Пространства не хватает, я уже тянусь к ингалятору. Мне нужно выскользнуть отсюда. Нужно вдохнуть воздух, который не пропитан его присутствием.

— Великолепно. Как последняя выжившая в конце фильма после кровавой бойни.

Чтобы не обращать внимания на нависшего надо мной мужчину, я проверяю ноутбук — не пострадал ли он во время моего падения в коробку с туалетной бумагой. Всё в порядке. Закрываю крышку, убираю ноут в защитный карман сумки и закидываю ремень на плечо, одновременно потянувшись к двери.

Дом движется со мной, следит за каждым моим жестом.

— Знаю, прошло много времени, но я здесь ради тебя. — Его хриплый голос царапает нервы, оставляя меня выжатой, с ледяными пальцами, сжимающими дверную ручку. — Ты можешь поговорить со мной.

«Прошло много времени».

Интересный способ описать ту ночь, что мы провели вместе. И день после неё, когда он…

Не думай об этом.

Если я начну об этом думать, слёзы действительно польются. А если я сегодня заплачу, то только из-за Джоша, а не из-за придурка, который пожалел обо мне.

— Как мило с твоей стороны, но я в порядке. — Я выскакиваю из удушливой кладовки. — У меня есть другие случайные связи, с которыми можно вести глубокие душевные беседы. Ты в конце списка.

Разворачиваюсь и быстрым шагом направляюсь по коридору, к шуму собравшихся, которых мне совсем не хочется видеть. Но даже неловкие разговоры с незнакомцами лучше, чем ещё одна минута в закрытом пространстве, полном дурных воспоминаний.

Если бы кто-то с моей работы услышал, как я сейчас разговариваю с Домом, он бы решил, что меня укусил язвительный зомби. Но мне плевать. Ни в аду, ни в любой другой вселенной я больше никогда не буду уязвима для этого человека.

Маленькая Мэдди когда-то думала иначе.

Когда-то я была готова на всё, лишь бы привлечь хоть каплю внимания Доминика Перри. Он был героем всех моих подростковых грёз. Тем, о ком я мечтала — что однажды он увидит во мне не только младшую сестру своего лучшего друга.

Когда мне исполнилось девятнадцать, мечта сбылась.

Но очень быстро превратилась в кошмар, из-за которого я сбежала на другой конец страны, лишь бы никогда больше не видеть его красивое, безжалостное лицо.

Избегая толпу малознакомых людей, я замедляюсь у стола, заставленного фотографиями Джоша. Их так много. Несколько — с ним и мной. Но большая часть — с друзьями. Джош в красивых местах. Джош в приключениях. Джош в путешествиях. Всегда улыбается.

Всегда уходит.

Этот стол — словно кривое зеркало, отражающее все моменты, когда он уезжал так далеко, что я не видела его годами.

Но и я ведь тоже ушла. Это не только его вина.

Теперь я больше никогда его не увижу.

— Мэдди.

Дом догнал меня, и я ненавижу, как приятно звучит моё имя в его низком голосе.

— Доминик, — передразниваю я его бас, даже не оборачиваясь. Не нужно смотреть, чтобы почувствовать, как он навис надо мной, отбрасывая тень, словно гора. — Я уже сказала, что у меня всё прекрасно. Иди прикидывайся, что заботишься о ком-то другом.