Я не могла ослышаться.

Нет. Нет-нет-нет.

Джош любил игры, но не жестокие. Он бы не оставил прощальные слова для всех, кроме меня.

Дом смотрит на меня, его глаза расширяются от неожиданности — редкое выражение на его всегда невозмутимом лице.

Что могло выбить из равновесия мистера Ответственного Засранца?

— Оно наше, — говорит он.

Дом поворачивает конверт так, чтобы я могла увидеть до боли знакомый почерк.

Джош писал эти письма сам.

Но теперь, когда я осознаю, что выведено на бумаге жирным маркером, это больше похоже на сценарий хоррора.

Мэдди и Дом

Он что, превратил меня в часть набора? Я что, картошка фри к бургеру Доминика?

Я пересекаю комнату, не отрывая взгляда от этих двух имён, стоящих рядом — имён, которые никогда не принадлежали друг другу и не должны были.

Мэдди и Дом

Я и мистер Ответственный Засранец.

Моя мать и бабушка получили отдельные письма. Близнецы — тоже. Даже жене Дома досталось личное послание. И ладно, я знаю, что Джош тоже был с ней дружен, но серьёзно?

Они — женатая пара.

А я — его, чёрт возьми, сестра.

Я тянусь за жёстким конвертом, чтобы схватить эту оскорбительную записку. Но промахиваюсь.

Промахиваюсь, потому что Дом держит его вне моей досягаемости. Ему это легко — он выше меня на добрых тридцать сантиметров.

— Если ты когда-нибудь захочешь использовать свои яйца не только для ностальгии по тем славным временам, когда они ещё не были размазаны моим кулаком, ты отдашь мне мой конверт, — шиплю я, подпрыгиваю, пытаясь дотянуться, и снова промахиваюсь. Эти чёртовы каблуки, впивающиеся в пальцы, явно не помогают.

— Это и моё тоже, — Дом держит письмо над моей головой. — Я хочу знать, что он написал, прежде чем ты с ним сбежишь.

— Я не собиралась убегать.

Конечно же, собиралась.

— Врунья, — бурчит он, но всё-таки опускает руку.

— Сам такой, — огрызаюсь я, ощущая, как по венам разливается злорадная зомби-ярость. Я выхватываю письмо, но остаюсь на месте. В основном потому, что взгляд Дома даёт понять — если попробую сбежать, он меня остановит.

— Это какая-то шутка! — восклицает моя бабушка, отвлекая меня. Я перевожу взгляд и вижу, как её лицо пылает от возмущения, а недопитый коктейль забыт на столике. — Одна из странных шуток Джоша, которых я не понимаю.

В руках у Флоренс сложенный лист бумаги. Она переворачивает его туда-сюда, словно пытаясь найти что-то ещё.

— Тут всего одна фраза, — она поднимает лист, губы скривлены в презрительной гримасе. — «Спасибо за годы терапии».

Боже.

На несколько мгновений я ощущаю к брату такую любовь, какую не чувствовала никогда раньше. Конечно же, Джош Сандерсон был бы тем самым человеком, который унесёт свою обиду в могилу.

— Я не платила за терапию! — возмущённо фыркает бабушка, даже не осознавая смысл послания. — Зато я платила за одежду, еду и жильё для этого надменного мальчишки. У него же были деньги с этих его снимков. Где чек? Где деньги, которые мне причитаются?

Она сверлит Дома взглядом, словно он стоит перед сундуком с сокровищами Джоша.

Ты получила ровно то, что он считал нужным тебе дать, хочется мне выкрикнуть ей в лицо.

Но годы, проведённые в холодной тени её презрения, научили меня держать своё мнение при себе.

— У него были медицинские счета, — резко говорит Розалин, не склонная пасовать перед моей осуждающей бабушкой. — Ты только за деньгами пришла? Тогда можешь уходить.

Жена Дома указывает на дверь, а второй рукой прижимает своё нераспечатанное письмо к груди, явно осознавая его ценность.

Флоренс хватает ртом воздух, возмущённая, и если бы я не была такой мелочной, то, возможно, даже зааплодировала бы Розалин.

Но я не хлопаю.

Потому что держу обиду так же крепко, как и мой брат.

Независимо от того, специально ли она разрушила мою юношескую мечту или нет, для меня Розалин навсегда останется той, кого Дом выбрал вместо меня.

И даже если сейчас я его уже не люблю, не страдаю по недоступному мужчине, я всё равно не могу избавиться от своей неприязни к ней.

Я не то чтобы ненавижу Розалин.

Я ненавижу себя, рядом с ней.

С детства я наблюдала, как она крепко сдружилась с Джошем и Домом — задолго до того, как между ней и Домом завязались романтические отношения. И всё это время моя мать, когда она вообще появлялась в нашей жизни, постоянно сравнивала нас.

Розалин стала эталоном, с которым Сесилия не уставала меня сопоставлять, подчёркивая, чего мне не хватает.

Не прошло и года, как я сама начала в это верить.

В результате я превратилась в ещё более отвратительную версию себя — алчную, завистливую, мелочную, осознающую, что никогда не сравнится с Розалин, её красотой, её грацией, её способностью легко показывать средний палец моей бабушке.