Алексей проснулся раньше всех. Туман стелился над полем, как дым от костра, который нельзя потушить. Он шёл вдоль опушки, срывая васильки и ромашки — те самые, что дарил Марине в студенчестве, когда денег на розы не было. Тогда она вплетала их в волосы и смеялась: «Они пахнут свободой, а не теплицей».

День первый.

Он оставил букет у двери, обернув стебли влажной тряпкой, чтобы не завяли. Марина выбросила их в компостную яму, даже не взглянув. Полина подобрала один василёк, спрятав за пазуху: «Папа старался».

День седьмой.

Алексей нашёл поляну с дикими пионами — алыми, как платье Марины на их свадьбе. Но когда она увидела их, побледнела и захлопнула дверь. Бабушка, подметая крыльцо, бросила:

— Ты же знаешь, она ненавидит пионы. Её мать гроб ими усыпала.

Он сжёг цветы в печи, чувствуя, как горят не только они.

День четырнадцатый.

Дождь смыл дорогу к лугу. Алексей вернулся с пустыми руками, но принёс дров, аккуратно сложив их под навесом. Марина, случайно задев его руку, вздрогнула:

— Зачем?

— Чтобы вам было тепло, — он не стал добавлять: «Пока я заслуживаю лишь это».

День двадцать первый.

Полина отвела его к тайному месту — оврагу, где цвели незабудки.

— Мама говорит, они как звёзды на земле, — прошептала девочка. — Только не рви много. А то небо обидится.

Он принёс три стебелька. Марина не выбросила их, поставив в жестяную кружку на окно.

Ночь. Разговор с бабушкой.

— Ты думаешь, цветы заменят «прости»? — старуха чистила картошку, бросая очистки в ведро.

— Нет. Но это… начало.

— Начало — это не за горами. Оно — в её глазах. Смотри туда, а не под ноги.

Он начал сажать многолетники у калитки — мальвы, люпины, маргаритки. Полина помогала, поливая лунки из старой лейки.

— Они зацветут к лету? — спросила она.

— Если повезёт.

— А мама увидит?

— Надеюсь.

Марина наблюдала из окна, сжимая в руке засохший василёк. В книге, где он лежал, осталось пятно, похожее на карту неизвестной страны.

Глава 7. Корни и крылья

«Слова, как семена, прорастают в тишине. Но чтобы дать урожай, им нужен и дождь, и солнце»

Бабушка копалась в огороде, выдёргивая сорняки с упрямством, которое не поколебали бы даже ураганы. Марина стояла рядом, наблюдая, как её руки, покрытые землёй, аккуратно обходят хрупкие всходы маргариток, посаженных Алексеем.

— Видишь эту крапиву? — Бабушка ткнула мотыгой в колючий куст. — Лезет, куда не просят. Думает, сила — в напоре. А ты знаешь, почему она здесь выросла?

Марина пожала плечами.

— Потому что земля раненая. Сорняки любят боль. — Старуха вырвала корень и бросила в ведро. — Твой Алексей как крапива. Лезет, жжётся, но… — она махнула рукой в сторону маргариток, — а эти хрупкие стебли всё равно пробиваются. Может, потому что земля хочет жить, несмотря ни на что.

Марина потрогала листок маргаритки, который дрожал под ветром.

— И что мне делать? Вырвать крапиву или ждать, пока цветы её задавят?

— Удобри землю, — хмыкнула бабушка. — Прощением. Или хотя бы молчанием. А то и так всё полито слезами.

Алексей чинил калитку, когда Марина подошла, держа в руках два стакана чая. Он вздрогнул, уронив гвоздь в траву.

— Пей, — она протянула стакан. — Чтобы не замёрз.

Они сидели на скрипучих ступеньках крыльца, глядя на сад, где маргаритки уже прятались от сумерек.

— Спасибо за цветы, — неожиданно сказала Марина.

Он кивнул, сжимая стакан так, будто это якорь.

— Я не знал про пионы…

— Я знаю. — Она обняла колени. — Ты всегда смотрел, но не видел.

Тишина повисла, как паутина между ними. Алексей заговорил первым:

— Я не прошу прощения. Потому что слова… они как эти маргаритки. Хрупкие. Но я могу строить. Чинить. Ждать.

Марина закрыла глаза, вспоминая, как он когда-то строил для неё воздушные замки из слов.

— Я не верю тебе. Но… верит Полина. Она всё ещё рисует тебя в нашем будущем.

Он достал из кармана смятый листок — рисунок дочери: они втроём на лодке, а над ними мост из светлячков.

— Я хочу быть тем, кто гребёт, а не дырявит дно.

Марина встала, отряхивая платье.