— Драться.

Он качает головой.

— Нет. Даже если ты умеешь драться, даже если ты сильная, даже если ты больше другого человека — первое, что ты сделаешь, это попытаешься убежать. — Я хмуро смотрю на него, но он хмуро продолжает. — Это самое важное, чему я тебя научу. Если ты не можешь драться, беги. Если можешь драться — беги. Если не можешь бежать, отдай все, что у тебя есть. Локти, колени, ногти, зубы. Выиграй время, которое тебе нужно, чтобы убежать. А потом беги.

— И это тот урок, который ты хочешь мне преподать? Быть трусом?

— Не трусом. Выжившим. Если ты умрешь, будет неважно, погибла ли ты в бою. Ты будешь мертва. Ты должна жить, несмотря ни на что. Больше людей умирает, сражаясь, чем бегая.

— А ты? — говорю я.

— А как же я?

— Я ни разу не видела, чтобы ты убегал от драки.

Он ухмыляется, мрачно и безрадостно. — С чего ты взяла, что я хочу жить?

Его слова вызывают у меня колющее чувство в груди. Не то боль, не то печаль. Если это и похоже на что-то, то на гнев.

— Все хотят жить, — говорю я ему.

Он смеется, вскакивает на ноги и бросает мне в грудь пару боксерских перчаток. — Надень перчатки. Посмотрим, на что способны твои колючки.

Если нет ничего другого, его уроки — это приятный отдых от учебы. Даже я должна признать, что после занятий с Яковом чувствую себя отдохнувшей.

Как и положено инструктору, он интенсивный, но терпеливый. Он никогда не заставляет меня чувствовать себя глупо, когда я пропускаю удар или не понимаю основные приемы удушения и маневры самообороны, которым он пытается меня научить. Он никогда не насмехается надо мной, когда я потею и задыхаюсь от напряжения. Когда я прошу перерыв, он приносит мне воду и ждет столько, сколько мне нужно.

И хотя я никогда бы не призналась в этом через сто лет, какая-то часть меня любит тренироваться с Яковом. Может быть, из-за его терпения, или из-за того, как он стоит надо мной, чтобы поправить мои боксерские обмотки, или из-за того, как он выглядит, когда бьет по мешкам.

В конце концов, я всего лишь женщина. Я чувствую его руки на моих бедрах, когда он пытается исправить мою стойку, или его большой руки на моей шее, когда он пытается научить меня, как вырваться из чьей-то хватки.

Не помогает и то, что я избегаю Джеймса как чумы, что все мои ночи длинные и одинокие, и что слова Якова, сказанные на днях, преследуют меня.

Может быть, моя боль успокоит твою? Тогда сделай мне больно, Колючка. Как хочешь. Я ведь твой пес, не так ли? Жестокая хозяйка — все равно хозяйка.

Кто говорит такие вещи? И как я могу не думать об этом, когда Яков велит мне попробовать ударить его или показывает, как выкрутить ему руку за спину?

Мое растущее разочарование только усугубляется тем, что Яков очень старается не переходить со мной никаких границ. Мы всегда тренируемся в зале боевых искусств, в окружении людей. Он всегда одет с ног до головы в черные треники, футболку и толстовку. Он никогда не прикасается ко мне дольше, чем нужно, и его глаза никогда не задерживаются на мне, когда я расстегиваю молнию или тренируюсь в шортах, потому что мне слишком жарко.

Можно подумать, что это поможет мне чувствовать себя лучше и снимет напряжение.

Но это только усугубляет ситуацию.

А поскольку бессонница у меня самая сильная с шестнадцати лет, то в итоге по ночам мне нечем заняться, кроме как думать об этом. О том, как Яков смотрит на меня, как его тело прижимается к моему сквозь слои одежды, о его силе. О том, какой он мрачный и унылый, как я его ненавижу, как хочу, чтобы его не было. О том, как он не позволяет своей коже соприкасаться с моей, как называет меня своей жестокой хозйкой, как неизбежно собирается вернуться в Россию.

Днями я хожу в университет, учусь, провожу время с друзьями, избегаю Джеймса, тренируюсь с Яковом.

Ночами мои мысли лихорадочно крутятся в голове.

Я хочу, чтобы он ушел.

Я хочу, чтобы он был рядом.

Я хочу спать.

Мне нужно, чтобы его не было.

Мне нужно, чтобы он был рядом.

Мне нужно…

Я даже не знаю, что мне нужно.

За неделю до своего дня рождения я полностью отказываюсь от сна. Я слишком волнуюсь перед вечеринкой, чтобы даже обманывать себя, полагая, что засну. Там будет вся лондонская компания, возможно, придут Зак и Тео, будет Джеймс. Эрик может прийти просто ради того, чтобы его увидели. Рианнон будет там, жаждущая крови Джеймса. Яков будет там, жаждущий крови Эрика.

Я буду там, хотя предпочла бы просто быть дома с любимыми, есть торт и танцевать.

Однажды ночью я лежу на животе на диване и пытаюсь написать эссе об англосаксонских ценностях в "Беовульфе", когда открывается входная дверь. На секунду я слишком бредила и не могла уснуть, чтобы что-то сделать. Затем я вспоминаю о ноже Якова, спрятанном в ящике с нижним бельем, и вскакиваю на ноги, едва не отправив в полет ноутбук.

Не успеваю я дойти до своей комнаты, как из коридора появляется знакомая громоздкая фигура, и на меня падают два черных глаза в теневых впадинах, похожих на череп.