— Санви Даял.

— Привет, Яков, — говорит она с вежливой, рассеянной улыбкой. — Когда ты приехал? Ты ведь не видел Захару?

Я качаю головой. Беспокойство в ее голосе очевидно. Это заставляет красные сигналы тревоги сработать внутри моего черепа. — Где вы видели ее в последний раз?

— В ванной. — Она качает головой. — Она пряталась от своего парня.

— Когда?

— Около пятнадцати минут назад.

Я снова осматриваю комнату. Музыка громкая, воздух туманный. Все смеются, пьют и танцуют, как на настоящем празднике, но именинницы нигде не видно. В этом есть что-то грустное, но я не задерживаюсь на этом. Я снова обращаюсь к Санви.

— Как ты думаешь, она могла уйти?

Она качает головой.

— Она бы не ушла, не предупредив нас. Когда мы уходим, мы всегда сначала убеждаемся, что Рианнон добралась до дома в целости и сохранности, а потом уходим. Это наш договор. Заро никогда бы его не нарушила.

— Верно. — Я оглядываюсь по сторонам. — Где Рианнон?

Санви указывает на угол танцпола. Конечно, рыжая ирландская дикарка стоит под глянцевым веером пальмовых листьев, держит в обеих руках напитки и кричит прямо в недоуменное лицо парня, который выглядит достаточно старым, чтобы быть ее отцом.

— Что она делает? — спрашиваю я, более чем впечатленный тем, как агрессивно она жестикулирует, не проливая ни капли из своих напитков.

— Она разрывает отношения с парнем Захары ради нее, — говорит Санви.

Я смотрю на мужчину, на которого кричит Рианнон. Точнее, я смотрю на его шерстяной пиджак, бороду и серебристые волосы. Он не уродливый мужчина, смуглый и представительный, но в оперном театре или на рабочей конференции он смотрелся бы неуместно.

— Парень? — говорю я.

Санви тяжело вздыхает. — Точно. Именно так.

— Присмотри за ней, — говорю я ей, ткнув подбородком в сторону кричащей рыжей. — А я пойду найду Захару.

— Будь с ней поласковее! — Санви зовет меня за собой, когда я ухожу. — Это ее день рождения!

Я поднимаю большой палец вверх и показываю его в воздухе, чтобы она его увидела.

Как будто я когда-нибудь был не мил.

После нескольких минут беготни вокруг бара, по коридорам и во всех туалетах я нахожу Захару, сидящую на крыльце у входа. Оно явно не используется: большинство стульев сложены на столах, а свет и обогреватели выключены. Я бы, наверное, пропустил Захару, если бы не инстинкт, который всегда тянет меня к ней.

Именинница сидит на краю деревянного патио. На ней облегающее белое платье и белые прозрачные перчатки, усеянные жемчугом, так что она, должно быть, отморозила себе задницу в морозной зимней ночи. Рядом с ней стоит фужер с шампанским, а на коленях лежит коробка с кексами, и она держит один из них и слизывает глазурь, ее глаза расфокусированы.

Сняв пиджак, я накидываю его ей на плечи и приседаю рядом с ней. Она бросает на меня властный взгляд, но куртку оставляет.

— Ты сказал, что будешь на моей вечеринке.

Она даже не пытается скрыть свой сердитый тон. Я поднимаю бровь. — Я здесь, не так ли?

Она закатывает глаза. — В чем смысл? Ты пропустил все веселье.

Я показываю на ее коробку с кексами. — Похоже, все веселье происходит прямо здесь.

— Ты смеешься надо мной? — говорит она, сузив глаза.

В слабом свете уличных фонарей, проникающих с тихой улочки, и в мерцании неоновой вывески неподалеку лицо Захары вырисовывается во всей своей красе. Длинный завиток ресниц, глянцевая мягкость губ, гладкий блеск кожи. Макияж простой, прическа — само украшение, а из украшений — только жемчужины в ушах и на перчатках.

Если бы я узнал, что она из другого мира, я бы не очень удивился. Такая красота кажется слишком хорошей, чтобы существовать рядом с остальными.

— Извини за опоздание, — говорю я ей. — Честно. Прости. Кое-что случилось. Я уже здесь.

Секунду она просто смотрит на меня. Затем она протягивает мне фужер с шампанским и кекс.

— Ну что ж, мы можем немного отпраздновать, — говорит она. — Давай, дружок, не бойся улыбаться.

Я откусываю кусочек кекса и делаю глоток шампанского. — С днем рождения, Захара.

Она наклоняет голову в сторону и ухмыляется. — Ты не собираешься петь?

— Если ты прикажешь, я буду. Разве я не всегда тебя слушаюсь?

На мгновение она замолкает. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, и венок ее теплого дыхания завивается и исчезает в холодном воздухе. Затем она облизывает губы и говорит: — Тебе не обязательно петь. Ты производишь впечатление человека, которому это ужасно удается. Держу пари, ты поешь не в такт.

— Возможно.

— Все, что я прикажу? — говорит она с лукавым блеском в прокуренном голосе. — Ты ведь так и сказал, не так ли?