Американский журналист российского происхождения Морис Хиндус, посещавший СССР в двадцатые, писал, что, несмотря на все сексуальные свободы, в Советском Союзе встретить признаки явной сексуализации женщин, по крайней мере в коммерческих целях, практически невозможно:

Здесь ни в ресторанах, ни в театрах нигде не увидишь изображений полуобнаженных красоток во всевозможных соблазнительных позах, какие на каждом шагу бросаются в глаза приезжему на некоторых улицах в Берлине. Революционеры считают эксплуатацию женского тела в коммерческих целях гнусным оскорблением для всех женщин <…> В России нигде не продают порнографических открыток [17] .

Конечно, далеко не всё в СССР 1920-х с его свободными нравами работало так гладко и гармонично, как подчас казалось со стороны иностранцам. Многие советские женщины признавались, что их потребности были удовлетворены далеко не полностью, да и вообще мужчины гораздо чаще требуют, чем задумываются об их желаниях. Действительно, свобода двадцатых годов в Советском Союзе, как водится, чаще приходилась по вкусу мужчинам, чем женщинам. В том же опросе Гельмана женщины так говорили о сексе:

«Половая жизнь может стать центральным пунктом, который спасает само существование мое и тем самым не отрывает от самого важного — моей работы, гармонирует с ней. Но это возможно только при взаимном влечении двух индивидов. А у меня не взаимное, и это удерживает меня от половой жизни» (крестьянка, 19 лет).

«Половая жизнь безусловно мешает участию в общественной жизни, потому что мужчина не удовлетворяется одной женщиной. Изменяя ей, он задевает ее духовное к нему отношение и этим расстраивает жизнь женщины» (крестьянка, возраст неизвестен).

«Отсутствие половой жизни нарушает внутреннее равновесие, покой и работоспособность, но и половая жизнь мешает участию в общественной жизни» (девушка, 25 лет).

«Половая жизнь мешает общественной работе — как я думаю, всем революционеркам; очень трудно согласовывать общественную и личную жизнь. Ведь противно все-таки и нездорово делать аборты, а иначе невозможно, поэтому как-то подавляешь в себе эти инстинкты» (девушка, 21 год).

«Половая жизнь играет, мне кажется, очень большую роль в моей жизни. Она ослабляет мой организм и понижает умственную работоспособность. Я решила на несколько дней воздержаться от нее и уже шесть месяцев не имею половых сношений. Они отвлекают меня от общественной работы, что порождает страшную неудовлетворенность собой, ибо оба раза я любила сильнее, чем меня любили» (девушка, 28 лет).

Советские мужчины, в свою очередь, обращали большое внимание на «доступность удовлетворения половых потребностей». Те, кто говорил о «недостаточном удовлетворении в своей половой жизни», жаловались на «предрассудки», «которыми полны женщины и которые мешают их простым и естественным половым сближениям с мужчинами».

Так, один мужчина-рабочий двадцати двух лет делился: «Необходимо нашему женскому персоналу бросить глупые предрассудки. А то они собираются себя засушивать. Были такие случаи, когда она говорит, что хотя мне хочется, но не дам (я таких людей считаю сумасшедшими)».

Другой — слесарь двадцати одного года — даже просил исследователей: «Передайте женщинам одно только, чтобы как можно скорее они освободились от всяких традиций <…> и вместе с тем сохранили этичность в этом отношении, не превратив это в разврат» [18] .

Подчас нежелание мужчин думать об интересах женщин в сочетании с ощущением, что «все можно», и стремлением любой ценой получить сексуальное удовлетворение, приводило к ужасающим последствиям. В 1926 году весь Ленинград обсуждает жуткую историю, произошедшую с 26 на 27 августа в самом центре города. Молодую работницу пуговичной фабрики Любовь Белякову, когда она шла вечером по Чубарову переулку (ныне Транспортный переулок) на Лиговке, подвергла сексуализированному насилию группа мужчин. И потом в течение ночи насильники предлагали случайным прохожим секс за деньги со своей заложницей. Только к четырем часам утра Беляковой удалось вырваться и обратиться в милицию — нападавших задержали, быстро началось следствие. В изнасиловании в общем итоге обвинили около тридцати человек.

Последовавший суд приговаривает пятерых «чубаровцев» (так пресса окрестила подсудимых) к смертной казни, еще двадцать один получает тюремные сроки от года до десяти. В ходе «чубаровского дела» быстро выясняется, что напали на Белякову отнюдь не шпионы мирового империализма и не агенты буржуазии. Среди насильников, заплативших преступникам по двадцать копеек за секс с их жертвой, были работники завода «Кооператор» и комсомольцы, плоть от плоти молодой советской страны. Дело получает широкую огласку в московской и ленинградской прессе. «Чубаровщина» быстро становится именем нарицательным: эта дикая история показала, насколько остро стоит в советском обществе проблема изнасилований.

В начале двадцатых сроки совершившим сексуализированное насилие полагались относительно скромные: до трех лет лишения свободы и до пяти — в случае самоубийства потерпевшей («чубаровцев» судили по другой статье, вменив им организацию разбойного нападения). Доктор исторических наук Александр Рожков отмечает, что в 1920-х изнасилования в СССР не просто приняли массовый характер, но даже считались признаком «молодецкой удали» в кругах городской бедноты [19] . Уже скоро советская власть начнет бороться с уличной преступностью и эффективно «закрутит гайки» — но, как это часто бывает, вместе с водой выплеснет и младенца, ликвидировав все достижения в сфере сексуального просвещения.