И тут что-то забрезжило в голове Фреда, маленький пузырек всплыл из таинственных глубин мозга, из-под слоев и слоев органической материи, оттуда, где не ведали ни языка, ни цивилизации, из первозданной зоны его психики, о существовании которой Фред и не подозревал. Пузырек поднялся к верхним уровням сознания, где, войдя в контакт с воспоминаниями Фреда (строгое воспитание отца, жуткое лицо матери, первое желание, первый поцелуй…), принял более привычную форму, которую обычно называют идеей. Фред навсегда запомнил тот момент, это было как звездный дождь, вдруг пролившийся из одного полушария мозга в другое. В какую-то долю секунды он понял, что его идея хороша и, главное, она может сделать их богатыми. Он изложил идею Лоре и Мохаммеду:

«Сегодня большинство машин оборудованы всевозможными электронными системами и бортовыми компьютерами: для торможения, ускорения, потребления топлива, для средней скорости и для часа пик… Навигатор регистрирует все данные пробега. Радары знают, есть ли вероятность поцеловаться. Всю эту массу информации остается только обработать».

То была эпоха большого наезда на персональные данные. Большинство соцсетей сделали на этом состояния: они могли выдать очень точный профиль своих пользователей, которые не сознавали, что «если ты не покупаешь, а получаешь бесплатно, значит, продают тебя». Но никто еще не подумал о том, чтобы использовать данные водителей, обработать их и сделать доступными предприятиям, которые имеют возможность извлечь из этого выгоду. Страховые компании, например, могли бы таким образом распределять премии во сто крат точнее, а производители — предлагать водителям дополнительные опции и, стало быть, значительно повысить прибыли. Фред получил от своего отца пятьдесят тысяч евро в счет наследства. Мохаммеду родители дали двадцать пять тысяч. У Лоры не было ничего, но из них троих она лучше всех программировала алгоритмы, в совершенстве владела языком R и статистическими программами и получила в этом качестве и в знак дружбы пятнадцать процентов акций компании, которую они назвали «Мнемозина», по имени греческой богини памяти и воспоминаний. Фред, который предложил идею и внес большую часть уставного капитала, получил шестьдесят пять процентов, остальные двадцать достались Мохаммеду.

Львиная доля уставного капитала пошла на запуск стартапа: надо было вложиться в план коммуникаций, чтобы дать о себе знать потенциальным партнерам, приобрести соответствующие программы, которые могли сохранять данные и обладать достаточной скоростью, чтобы эффективно их обрабатывать.

Программное обеспечение было ключевым пунктом: сырье в виде данных следовало превратить в данные конвертируемые. Надо было, например, суметь вычленить все данные о дорожных авариях по регионам и по датам, чтобы соотнести их с издержками на эти аварии, классифицируя по возрасту, половой принадлежности и категориям транспортных средств. И сотни подобных анализов могли заинтересовать как производителей, так и пиар-агентства и, разумеется, страховые компании.

В своем бизнес-плане они рассчитали, что потребуется минимум пять лет, прежде чем дело окупится. Оно окупилось за три года. Всем были нужны данные, собранные и конвертированные «Мнемо-зиной». Проект рос, они нанимали персонал и постепенно стали настоящей компанией с солидными базами и ноу-хау.

Через два года — им еще не исполнилось и тридцати — все трое уже нажили по несколько миллионов. Когда Фреду стукнуло сорок, «Мнемозина» была компанией номер один в области обработки автомобильных данных. Они приняли предложение крупного владельца нескольких соцсетей. Сумма называлась колоссальная. Они решились не сразу. Лора и Мохаммед согласны были на продажу в обмен на должности в головном офисе. Фред предпочел выйти из дела с чеком на сумму около ста миллионов евро. Эти сто миллионов не делали Фреда супербогачом, его имя не фигурировало в списке настоящих мультимиллионеров, но, разумно распорядившись ими, сыграв на стратегических вложениях (а в этом Фреду не было равных), он уберег себя от опасностей, грозивших львиной доле человечества.

К тому времени он был женат на Элен уже пятнадцать лет. Александру исполнилось двенадцать, Жанне — десять. Мир подавал тревожные знаки: пандемии, экономические кризисы, войны, погодные аномалии… Казалось, будто едешь в поезде, машинист которого спрыгнул на ходу. Бедные тревожились, но те, кто побогаче, еще чувствовали себя неуязвимыми: цены на нефть или пшеницу могли сколько угодно подскакивать, для них это мало что меняло. Митинги и демонстрации становились все яростнее, но происходили они в городских кварталах, далеко от них. Если лето выдавалось слишком жарким, достаточно было снять виллу в другом полушарии, где стояла зима. Войны бушевали тогда еще только в странах с нестабильной историей, и погибали на них только те, у кого не было средств, чтобы уехать.

При всех своих деньгах Фред отличался от других богачей. Он знал, что надо все предусмотреть, болезнь матери научила его простой истине: жизнь порой преподносит сюрпризы, и зачастую неприятные.

И в нем, как в его отце, жило убеждение, что надо во что бы то ни стало уберечь свою семью.

Вот почему он обратился в агентство «Safety for Life», чьей специальностью были убежища на случай апокалипсиса. «Игнорируя действительность, вы от нее не защититесь», — гласила реклама на веб-сайте (текст по-английски поддавал жару: «In a WSHTF situation you will need reliable transportation to get to your retreat because you don’t have time before a world WROL» [2] ). Над аббревиатурами WSHTF и WROL стояли звездочки.

— WSHTF: When the shit hits the fan [3] (что значило начало глобальной катастрофы);

— WROL: Without rule of law (имелось в виду общество, в котором больше не действует закон).

Фред сидел на террасе, тупо уставившись в бокал, на дне которого багровели остатки вина, и, воспарив на парах алкоголя над земными пустяками к высям, благоприятствующим сложным рассуждениям, размышлял об истоках глобальной катастрофы, уничтожившей мир людей. Он думал, что все началось задолго до него, до его отца, за несколько миллионов лет до инсульта матери, где-то в высоких травах Восточной Африки, когда жизнь в своей эволюционной динамике, под влиянием изменения климата, породила первых гоминидов и вместе с ними то, что принято называть человеческой натурой. Эта человеческая натура не была чем-то особенно сложным, это было проявление извечной неотложной потребности спасать свою шкуру и для этого между долгосрочным выбором и краткосрочным выбором всегда отдавать предпочтение второму. Человеческая натура — мать всех зверств и страданий, которым вид за долю секунды в масштабах вечности может подвергнуть себя самого, равно как и все живое. Первые гоминиды, движимые этой человеческой натурой, эволюционировали, галопируя от краткосрочного выбора к краткосрочному выбору, по уши в насилии, проливая реки крови, истребляя под корень альтернативные ветви (бедные неандертальцы) и даже собственных братьев и сестер по виду, если возникала конфликтная ситуация. Мозг дал им замечательные знания и умения в плане технологий, но нравственное начало оставалось чистой теорией. А потом родились развитые цивилизации, и эти развитые цивилизации придумали религию, чтобы оправдать то, чего оправдать нельзя. С трудом начинавшее как жалкая гонимая секта, христианство в конце концов одержало победу. Успех был блестящий. Христианство царило на протяжении веков, захватив львиную долю мира. Эта религия тоже эволюционировала, сталкивались точки зрения, толкования текстов, и с ними вспыхивали новые войны, снова действовала человеческая натура, страх, алчность, краткосрочный выбор. Где-то в XVI веке возникло то, что назвали Реформацией, и ее неожиданным последствием стало появление экономической системы, получившей имя «либерализм». Либерализм не был ни чем-то новым, ни особо сложным. Самое простое и самое ясное выражение человеческой натуры, все той же, не менявшейся испокон веков: «Обогащайся без границ. Все остальные человеческие особи делятся на две категории: тех, кто полезен для твоего обогащения, и твоих врагов». Где-то в XVIII веке либерализм породил технологическую авантюру, которую назвали Промышленной революцией. Было автоматизировано ткачество, изобрели паровую машину, железные дороги, двигатель внутреннего сгорания, появилось разделение труда, электричество, приручили атом, бурно развивались информатика и биотехнологии, колоссальная техническая мощь была в руках трусишек-гоминидов, чья глубинная натура не изменилась ни на пядь с эпохи высоких трав. Массовое использование ископаемого топлива повлекло за собой скопление газа с парниковым эффектом в атмосфере, что привело к глобальному потеплению. Тогда трусишки-гоминиды еще имели возможность спасти свою шкуру. Они могли бы объединиться, договориться, задуматься, дать слово нравственному началу. Но… снова, как всегда, краткосрочный выбор оказывался сильнее.

А потом наконец появилась Лужа.

Лужа, в сознании Фреда, с большой буквы «Л», потому что эта Лужа и была воплощением ключевого действующего лица глобальном катастрофы.

Тот факт, что первый толчок катастрофе дала грязная лужа, был не лишен иронии с точки зрения библейской символики, думалось Фреду: «Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах», — сказано в Книге Екклезиаста.

Лужа с большой буквы была грязной лужей, похожей на все грязные лужи на свете: бурой, липкой, маслянистой. Находилась эта лужа за полярным кругом, в пустынном краю России, в трех тысячах километров к северо-востоку от Москвы, где жила только горстка оленеводов с матовой кожей и раскосыми глазами. Лужа появилась в результате таяния вечной мерзлоты вследствие глобального потепления, которое, в свою очередь, было следствием всего остального, в частности человеческой натуры. Был июль, и в течение нескольких недель температура держалась выше средней климатической нормы. Эта грязная лужа состояла из растаявшего льда, который был льдом еще с ледникового периода, плейстоцена, задолго до первых христиан, задолго до Промышленной революции, когда еще ходили по земле тяжелые мохнатые мамонты, не зная, что вскоре они вымрут. В этой талой воде содержался вирус. Древний вирус, вирус из былых времен, вирус, долго ожидавший своего шанса вновь увидеть дневной свет. Позднее ученым удалось выявить этот вирус, он был довольно близок к другому вирусу, современному, известному под названием ВМП — «вирус мозаики пшеницы». Только он был агрессивнее. Вообще то, гораздо аг рессивнее. Гораздо. Тысячелетиями он изнывал от безделья. Нет, ни для людей, ни для животных он не представлял никакой угрозы. Этот вирус был опасен только для злаков.