Когда юноша подумал о Юй Линси, которая сегодня специально нарядилась для торжества, его глаза потемнели ещё больше, будто налились ледяной сталью.

– Госпожа, я ведь предупреждал, – холодно усмехнулся он. Его голос был низким, почти насмешливым. – Если не уничтожить корень, всегда остаётся риск.

Её мелкая доброта и смекалка абсолютно бессильны перед суровой реальностью власти.

Стоит ли спасать?

Он привалился к стене и раздумывал.

Или оставить всё, как есть?

Если он появится без причины, она наверняка снова обвинит его в интригах, жестоких планах и бессердечии.

К тому же она уже предусмотрела всё: и Цин Сяо, и князя Наньяна. Она ведь не нуждается в нём, правда?

Нин Инь усмехнулся и развернулся, собираясь уйти. Однако его шаги замедлились, а затем вовсе остановились.

Пальцы резко сжались в кулак, сокол с криком взмыл в воздух, а послание превратилось в пыль, которая проскользнула сквозь его пальцы.

Но всё же…

Дикий, неукротимый юноша поднял голову, прищурившись на солнце, скрытое за облаками.

Его губы едва заметно дрогнули:

– Плохое настроение. Самое время кого-нибудь убить.

Глава 23. Тёмная комната.

После полуденного пира знатные дамы остались в зале, чтобы развлечь принцессу Дэян беседой и воспоминаниями.

Разговоры взрослых неизбежно касались государственных дел, а потому молодым девушкам следовало удалиться. Юй Линси вместе с другими благородными девушками направилась в сад пионов, чтобы насладиться цветами и беседой.

Когда странное головокружение внезапно накрыло её, у неё в груди тревожно екнуло.

Первым побуждением было найти мать, но стоило сделать пару шагов, как ноги ослабли, и она едва не упала, цепляясь за резной поручень галереи.

– Ах! Вторая госпожа Юй, что с вами?

Кто-то поддержал её, не давая ей рухнуть на землю.

– Возможно, перебрала вина и опьянела?

– Пусть отдохнёт в боковом зале, до завершения пира ещё долго.

Голова кружилась, перед глазами мелькали размытые лица. Несколько человек поддерживали её, ведя к западному крылу.

Нет. Ни в коем случае нельзя уходить в боковой зал. Нельзя отходить от людей.

Юй Линси разжала губы, пытаясь попросить отвести её к матери, но тело не слушалось. Ей казалось, словно каждую клетку парализовало. Линси не удалось выдавить ни единого звука.

Голос не подчинялся, руки и ноги – тоже. Она не была глупа и сразу поняла, что кто-то подстроил ловушку.

Из последних сил она пыталась проанализировать, в какой момент произошла ошибка.

За столом она сидела вместе с матерью, ела те же блюда, но госпожа Юй чувствовала себя нормально. Значит, дело не в пище.

Оставался только чай, который подал ей Сюэ Цэнь.

Тогда её смутил знакомый аромат. Она долго нюхала напиток, но так и не сделала глотка.

Сюэ Цэнь, заметив её нерешительность, решил, что чай слишком слабый. Он знал, что она любит пряности, и, проявив заботу, заварил для неё более крепкий настой, добавив пару ягод с перцем из своего личного запаса.

После этого начался торжественный тост в честь принцессы Дэян.

Поскольку вокруг витал вопрос её возможного брака с наследным принцем, Юй Линси проявляла крайнюю осторожность. Бокалы с вином подавали служанки из дворца принцессы, и она лишь пригубила вино, как это сделали все.

Неужели яд был в нём?

Весёлый гомон постепенно стихал, уступая место странному, безлюдному и холодному пространству.

Юй Линси закусила губу. Сейчас уже не имело значения, каким образом это произошло.

Важно другое – кто-то осмелился подстроить всё прямо во дворце принцессы Дэян.

С какой целью?

Её привели в изящно обставленную покойную, уложили на мягкое ложе, окутанное тонким ароматом благовоний, а затем даже заботливо накрыли парчовым одеялом. После этого человек, приведший её сюда, тихо прикрыл за собой дверь и ушёл.

Через мгновение в комнате послышался почти неслышный звук открывающейся двери.

Перед глазами замаячила размытая фигура, чей силуэт показался смутно знакомым.

Остатки её воли оборвались, и сознание окончательно погасло.

Перед ложем замерла пара изящных вышитых туфель.

* * *

Чжао Юймин скрыла своё лицо под светлой вуалью и стояла над Юй Линси. В её взгляде читались робость и мягкость, но в глубине глаз таилась безудержная зависть и злоба.