— Это много? — спрашиваю с интересом.

Я правда не понимаю ничего в этом. У самого воспоминания после рождения Глеба затерлись.

— Для такого срока немало. Если бы отходила весь срок или, наоборот, переходила, то не факт, что получилось бы самой родить.

— Как ты справлялась, Уль? — смотрю ей в глаза.

Она медленно выдыхает и отвечает без жеманства:

— Все оказалось сложно. Очень. Я была молода и откровенно не готова к такой ответственности. Мне здорово помог мой отец, а впоследствии и Денис, — ее бровь дергается, Ульяна не щадит меня.

И правильно делает… Я готов к этой правде. Уж лучше она, чем снова незнание действительности.

— Он помог мне встать на ноги, участвовал в воспитании Леши, но у нас.. — отводит взгляд, — не сложилось. Максим, ты должен понимать: Леша знает, что Дэн ему не родной отец, но тем не менее любит его.

— Я понимаю это, Ульяна. Помню, как они общались на прогулке, — выдавливаю из себя слова. Откровенничать тяжело.

Кивает, принимая мои слова.

— Лешка никогда не был проблемным ребенком, хорошо ел, слушался, в меру баловался, в меру шкодничал. Тот случай с деньгами и драки — единственное темное пятно на его биографии.

Сжимаю до скрежета зубы и цежу сквозь них:

— Мне жаль, что тогда я не смог вас защитить. Если бы я знал…

— Я предлагаю рассказать Леше, когда он приедет сюда, — меняет тему на не менее важную.

— Я буду только рад этому. Считаешь, уже можно?

— Думаю, да. Затягивать не стоит, — ведет плечом.

— Глебу тоже нужно рассказать.

Уля задумчиво хмурится.

— Он может отреагировать очень болезненно, Максим. Другая страна, вдали от привычного и понятного дома. Где, кстати, его мать?

— Где-то, — веду рукой в воздухе и хмыкаю. — Она человек мира. Куда ее поведет природа, туда и отправится. С Глебом она связь практически не поддерживает. Вся в модных ретритах и турах с просветлением.

Уля опускает глаза, никак не комментирует мои слова.

— Тогда тем более. Глеб в этой ситуации более уязвим, чем может показаться.

— Почему ты так считаешь? — удивляюсь искренне.

— Потому что Леша приобретает, а Глеб лишается части внимания.

— Я не допущу, чтобы Глеб чувствовал себя ущемленным.

— Он-то этого не знает.

Да, тоже повод для размышлений.

В очередной раз поражаюсь мудрости Ульяны. Вот правду говорят, что мужики смотрят линейно. Видят только то, что перед носом, решение принимают зачастую сгоряча. Женщины же устроены иначе.

Смотрим фотографии дальше. Лешка на них слюнявый, смешной, бровки домиком, глазки-пуговки. Дальше подборка его с одним зубом, на горшке, с лицом, перемазанным клубникой.

Душу в себе слезы, которые появляются сквозь улыбку. Твержу себе: я мужик, а мужики не плачут. Ульяна делает вид, что ничего не замечает, и комментирует каждое фото.

Тут достаточно фотографий не только с Улей и ее отцом, но и с Денисом.

Визуализирую себя на его месте…

Какого черта?.. Все проебал…

Когда фото подходят к концу, я закрываю альбом и откладываю его. Поворачиваюсь к Уле. Она тоже эмоционально вымотана.

Кладу руку ей шею и глажу скулу. Она не спешит сбежать, как делала это обычно. Сидит, ждет.

Касаюсь нежной кожи ее лица, провожу пальцем по виску, опускаюсь ниже к подбородку.

— Тебе так шли веснушки… — говорю тихо.

— А я возненавидела их, — отвечает так же тихо.

— Как же мне исправить все, Уль?

— Не знаю, Макс, — поджимает губы. — Правда не знаю.

Медленно наклоняюсь над ней, целую. Ульяна не двигается, кажется, даже дышать перестала. А я чувствую себя так, словно по лезвию ножа иду.

Касаюсь своими губами ее, целую уголок рта, едва касаюсь.

Уля замирает. Не отталкивает, но и не отвечает, будто еще не приняла решение, что делать дальше. Потом все-таки подставляет губы.

Целую ее так, будто мне снова двадцать. До одури чувственно, но одновременно с тем нежно, ярко. Хочется большего, конечно, хочется. Близости тел, утонуть друг в друге. Но пока рано.

Хлопает входная дверь, и Ульяна отталкивается от меня, как кегля от шара для боулинга.

— Па! Я дома! — кричит Глеб из коридора.

А Ульяна, краснея, юркает к себе, бросая на меня какой-то дикий, невероятный взгляд.

Промики)

Измена. Ты меня никогда не любил