Разобрав несколько коробок и скрупулёзно вычитав несколько десятков писем — не упоминается ли там Михаил Юрьевич? — Петя потёр заболевшие глаза. Даже несмотря на его усидчивость и исполнительность, занятие было утомительное. Он устал, и был рад, что выбрал принять приглашение остаться.

Спустившись к ужину, он нашёл его накрытым. Прислуга подносила последние блюда, но хозяйки не было.

— А Вера Ивановна идёт? — поинтересовался Петя.

— Они просили передать, — отчиталась девушка, — что могут задержаться, и вы можете начинать без них.

Подождать? Но кто знает, сколько это займёт времени? А если Воронина задержится всего на пять-десять минут? Невежливо будет уминать за обе щеки при её появлении. Пётр сел, но за вилку не взялся. Странно себя было чувствовать гостем в некогда своём доме. Он не мог понять, нравится ли ему тут, сожалеет ли он о продаже Середниково. У отца не было средств содержать его, выхода не было, что тут сожалеть? И всё же жаль, что в руки оно попало не самые достойные. Иван Григорьевич Фирсанов точно не отличался сентиментальностью — вырубить такой чудный лес! Изменилось ли тут хоть что-то к лучшему?

Дверь открылась и вошла Вера Ивановна. При жёлтом свете ламп, чуть приглушенном, её улыбка выглядела женственней и мягче. Она несла открытую бутылку вина, и Пётр, поднявшийся при появлении Ворониной, взял её, протянутую ему:

— Вот, как и обещала, разольёте? — тону её невозможно было сопротивляться, ещё не приказывающему, но уже не просящему, и Столыпин наполнил бокалы. — Я укладывала Зою, простите, дочка не хотела засыпать. Не успели заскучать?

— Я думал о метаморфозах усадьбы. Заметил, что возле манежа и конюшни ещё какие-то постройки, которых не было, но не смог понять — зачем они? Выглядят заброшено.

— Батюшка имел здесь конный завод, под него и строил дополнительные помещения. Я закрыла завод после его смерти.

— Почему? Был убыточным?

— Нет, ну что вы! Кони всегда востребованы и дороги. Но у меня щемило сердце смотреть на бедных животных, которых муштруют, дрессируют, а если они заболели или покалечились — убивают. И запах с той стороны шёл ужасный. Я переделала изнутри здания, привела в порядок и открыла мастерские, в одном, как вы сказали, заброшенном доме, планирую открыть что-то вроде ремесленной школы. Обучать деревенских передовым технологиям.

— Замечательная идея. Это необычно, что у такого отца… — Петя осёкся. — Простите, я опять говорю лишнее.

— Не стесняйтесь. Я люблю честных людей. Что вы хотели сказать? Что батюшка был необразованным? Или бесчувственным? Меркантильным?

— Наверное, я ещё не определился с тем, что хотел сказать, но согласен со всем, что вы перечислили.

— Благотворительностью он хотел заниматься и сам, упомянул это в своём завещании. Под конец жизни он сделался добрее, во многом раскаивался, но многого не успел.

— И всё же, выдать вас, единственную дочь, замуж за того, кого вы не любили…

— Понимаю, всё выглядит так, будто он меня не любил сам, но это не так. Мне было семнадцать, а батюшка серьёзно заболел. Он обеспокоился моей судьбой, как я останусь одна? И для этого был заключён брак. Владимир Петрович — мой бывший супруг, был ему хорошо знаком, он работал в банке, где батюшка хранил деньги, давал ему дельные советы, разбирался в финансах. Казался толковым человеком. Батюшка прожил ещё два года, но постоянно болел, и я просто не решалась усугублять его состояние жалобами. Если бы он узнал, как мы жили, сам бы прогнал Воронина.

— Тот… действительно поднимал на вас руку?

— Думаю, что мог бы, дай я повод. Но я не давала, — допив вино, Вера Ивановна покрутила бокал за ножку, — вам это правда интересно?

— Меня это не оставляет равнодушным, я до глубины души возмущаюсь, слыша подобные истории.

— Тогда подлейте мне ещё немного. Спасибо, — сделав глоток, хозяйка уставилась в никуда, в стену, чтобы проще было делиться пережитым, — Владимир закрывал меня дома, чтобы я не вышла никуда. Мы тогда в Москве жили. Ему всё мерещилось, что влюблюсь в кого-нибудь и уйду от него. Ревнив был страшно, но скорее к моим деньгам. Не разрешал посещать театров, ресторанов, магазинов. Слово «траты» вызывало у него припадок. Я как-то смогла сбежать из-под замка, чтобы попасть на спектакль, так он учинил такой разнос! Ему даже на Зоечку было жалко тратиться, представляете?

— Отвратительно, — только и произнёс Столыпин.

— К счастью, это в прошлом. И теперь всё, что я получаю от моих заведений, земель и капиталов, я могу тратить по своему желанию. Могу ходить на концерты, выставки, ярмарки, путешествовать! Покупать картины и игрушки. Вам стало яснее, почему мне одной легче?

— Не все мужчины одинаковы, хотя я понимаю, что обжегшись на молоке — на воду дуют.

— Мужчинам не оценить в полной мере, что такое свобода, потому что вы всегда свободны, — Вера Ивановна сопроводила уточнение смешком: — После отмены крепостного права так точно все мужчины. А женщины… мы редко бываем полностью свободны, и если удаётся заполучить её — свободу, то ни на что её не променяешь, дороже неё нет ничего.