Лорд Оберин поднял в воздух скалу и обрушил её на своего бесформа, удар пошатнул всех вокруг, и моя голова угодила в жадную смыкавшуюся пасть. И только тогда, в самый последний момент в солнечном сплетении родилась обжигающая, очищающая боль.

Я весь по контуру вспыхнул бледным пронзительным огнём. Чистота очнулась от ступора и распахнулась, как вихрь концентрированной ненависти. Она ненавидела скверну гораздо сильнее, чем обычную магию. Искра Гормингара замерцала в унисон, забилась в ладони и породила яркий свет, который пронизал мой меч. Когти спазма разжались и наконец-то я смог вдохнуть!

Две неудержимых энергии: бледный огонь Чистоты и солнечный свет Гормингара, — вырвались наружу. В каждом месте, где отростки прикасались ко мне, они начали испепеляться: жидкая плоть выкипала и разлеталась хлопьями жирного чёрного пепла. Вершитель запел, рассекая воздух, я наносил удары как безумный, кромсая бесформа — и эти раны уже не могли зарасти. Свет Гормингара умерщвлял края прорубленной плоти, и они теряли способность к регенерации.

За несколько секунд утробно кричащая масса уменьшилась вдвое: часть испепелилась от соприкосновения с Чистотой, часть разлетелась ошмётками. Меня полностью захватила аж тройная ненависть: раненого и нарывающего тела, которое хотело выжить; леденящей Чистоты, которая жаждала выжечь скверну; и частицы Гормингара, которая стремительно и вдохновенно рвалась уничтожить врага. Я почти потерял способность самостоятельно мыслить и превратился в одержимого аватара этой ненависти: с пугающим рёвом бросился прямо в пасть бесформа, чтобы выжечь, испепелить, разрубить его изнутри.

Сознание на несколько секунд выключилось, не в силах перенести такой шквал эмоций, а когда включилось, я уже стоял посреди бурлящих чёрных останков. Последние чёрные шматы сползали по мне, не в силах прикоснуться, и шмякались вниз, повсюду валялись отростки, конвульсивно содрогаясь и затихая. Мой бесформ взорвался изнутри и прекратил существовать. Свет угас, тут же вернулось сознание, спазм скрючил руку, ногу и бок, покоробленная шкура адски нарывала, я застонал и согнулся. Но бой вокруг ещё шёл… и складывался плохо.

Лорд Оберин тяжко застонал, он был в самом центре беснующегося бесформа, скверна сумела проесть металлический доспех и вливалась в дыры, выискивая сердце внутри рыцаря смерти — и не находя. Но несмотря на то, что Оберин был нежитью, порождение Чёрного солнца уничтожало его, оскверняя ходячий доспех и пойманную в нём душу. Трезубец валялся на земле, чёрный и склизкий, и вдруг искра Гормингара метнулась прочь из доспеха, ускользая от чёрных щупалец, которые хотели поймать её и погасить. Искра взметнулась наверх, оставляя за собой прерывистый панический след, тающий в воздухе, как маленькая беглая комета, а Лорд Оберин глухо застонал в отчаянии, потеряв источник силы. Но в нём ещё были остатки энергии: воитель воздел кулаки и гулко крикнул — камни, обломки и скалы вокруг поднялись и обрушились на него, погребая вместе с бесформом.

— Не могу! — Орчана отчаянно взвыла от боли, половина её лица распухла уродливой нарывающей маской, чёрная жижа выжгла правый глаз, левая рука стала такой же скрюченной и малоподвижной, как у меня. Палица из света лопнула, и девчонка осталась безоружной перед врагом. Бесформ с рёвом набросился на неё, но из клубов ядовитого тумана возник Шисс, его шкура дымилась от чёрных подпалин. Крысолюд обеими руками схватил ромбический символ и хрипло заверещал. Их с Орчаной окружил купол сияющего звёздного света, полный каких-то символов и созвездий, сотканных в прекрасный завораживающий хоровод — и два бесформа пытались прорваться с двух сторон, оплетая десятками жирных чёрных отростков. Картина маслом и скверной: пара смертных в самом центре ада…

Гудящий круг плазмы вокруг Уилла превратился в вибрирующий шар, бесформ, хотевший его сожрать, взорвался, и изнутри сферы донёсся смех канадца, искажённый и довольный. Он вознёсся ещё выше, из плазмы вытянулась рука, которая схватила убегавшую искру, ещё недавно жившую в рыцаре смерти. И вложила Уиллу в грудь.

Кари завыла наверху. Я вскинул голову и увидел чудовищную картину: скверна облепила крылатую, она искажалась и мутировала на глазах, с каждой секундой теряя свой вид и превращаясь в нечто иное.

— А-а-а-а! — кричала Кари, извиваясь в торжествующих отростках. — Помогите!

Мои чистота и искра выдохлись, но в руке были энзы инфосвета, единственное оружие — я не успел особо подумать, как уже сформировал мерцающее копьё, по которому бегали символы и бормочущие слова — и метнул его в Кари. Потому что бесформа, по которому можно бить, уже не осталось: он почти полностью влился и врос в шпионку. Поэтому я метнул копьё на 12 энзов инфосвета, надеясь, что энергия Гормингара поможет Кари сопротивляться, противостоять силе Чёрного солнца. Но, кажется, было уже поздно.

Крылатая рывком отбила копьё, оно улетело прочь в темноту. Глаза девушки была налиты кровью, растения в её одежде полностью пропитались скверной и превратились в отростки и корни, сжимающие её в тисках. Она выла, и сквозь вой прорвался выкрик:

— Сила!.. Чернота!.. О-о-о!

Крылья Кари, мгновения назад прозрачные стрекозиные, напитались черной жижей и приняли демонический вид. Новая мощь, обретённая от скверны, распирала её изнутри, крылья выгнулись, и дева зависла в тёмном небе, как фаталистичное знамение рока.