— Ты первая, — сказал он, указывая на пирог. — Я умираю от любопытства. В этом рецепте я заменяю меренгу на взбитые сливки. Это вариация на лаймовый пирог, только с лимонами, на корже из крекеров. Просто, на самом деле. Даже слишком просто. Особенно без меренги.

— Почему без неё?

Он пожал плечами.

— В сливках есть нотки лимона. Достаточно близко.

— …Ты не умеешь делать меренгу?

— Увы, — вздохнул он, подперев голову рукой. — Мой единственный враг. Хотя, если честно, я и взбитые сливки не сделал. Это ты.

— Так ты не идеален? — Я сделала вид, что ахнула, отшатнувшись.

Он закатил глаза.

— Если бы я был идеальным, я был бы скучным. Я всегда был плох в меренге, ещё со школы кулинарии. Пики не поднимались, а терпения у меня нет. Моё самое большое поражение.

— Это твоё самое большое поражение?

Он действительно задумался, а потом кивнул.

— Да. Да, именно оно.

— Хм. — Потому что если бы он узнал весь список моих недостатков, он бы убежал без оглядки. Я покрутила вилку в пальцах, а потом вонзила её в пирог.

Зачерпнула кусочек и попробовала. Тёплая, густая кислинка лимона в сочетании с хрустящей основой из крекеров, сладостью сливок и лёгкой цедрой — всё вместе это было восхитительным букетом вкусов и текстур. Напоминало мне лимонную рощу.

Он терпеливо ждал. А потом, верный своему слову, начал нервничать. Постучал пальцами по столу. Поёрзал на месте. Тяжело выдохнул и, наконец спросил:

— …Ну?

Я прикусила зубцами вилки, глядя то на него, то на пирог, а потом снова на него. Какой же он нетерпеливый.

Его лицо омрачилось.

— Это ужасно, да? Я всё испортил. Забыл какой-то ингредиент. Я…

— Тебе должно быть стыдно, — перебила я, направляя на него вилку.

В панике он схватил её и попробовал сам.

— Мы ели пиццу, когда могли всё это время есть вот это?! — закончила я, пока он жевал и откидывался на спинку стула, проглатывая кусочек. — На будущее: я абсолютно не против десерта вместо ужина.

Он посмотрел на меня с укоризной.

— Ты чуть не свела меня в могилу, Лимон.

Вздохнул с облегчением, но тут же задумался.

— Значит, ты снова поужинаешь со мной? В будущем?

— Конечно. Я всё ещё жду тот гороховый суп, — благородно ответила я и взяла ещё один кусочек. — Почему ты так боялся, что он не получится?

— Это был рецепт моего деда. А точнее, не рецепт вовсе, — объяснил он, возвращая мне вилку. — Он каждый раз выходит немного другим.

Каждый раз немного другим.

Как феттучини Веры.

Эта фраза ударила в грудь. Напомнила мне второе правило моей тёти. Никогда не влюбляйся в этой квартире.

— Он всегда говорил, что еда объединяет людей. И именно это мне в ней и нравится. — Он слегка улыбнулся воспоминанию, но в его глазах появилось что-то далёкое. Так же ли я выгляжу, когда говорю о своей тёте? — В еде есть свой язык, — продолжил он, опираясь локтями о стол и подперев голову руками. — Я вёл целые беседы с людьми, с которыми не говорил ни слова. Иногда еда может сказать то, что словами выразить трудно.

И вот опять. Его страсть к этому искусству, которое я всегда воспринимала как данность, превращалась в поэзию. Я бы читала энциклопедии, если бы он писал их с такой жаждой познания.

Я взяла ещё кусочек — сладость сливок и терпкость лимона приятно щекотали нёбо.

— Ах, ты опять о совершенстве в еде.

— Всё возвращается на круги своя, — ответил он, уголки его губ приподнялись в улыбке. — Универсальные истины в масле. Секреты, сложенные в тесто. Поэзия в специях. Романтика в шоколаде. Любовь в лимонном пироге.

Я поставила локти на стол, подперев голову руками, зеркально повторяя его позу.

— Честно говоря, я всегда находила своих любовников в хорошем сыре.

— Азиаго — очень дерзкий.

— А вот хороший чеддер меня никогда не подводил.

— Чеддер? Это так… в твоём стиле.

Я ахнула.

— Ты хочешь сказать «скучный», да?!

— Я этого не говорил, это ты сказала.

— Между прочим, чеддер — очень достойный сыр! И универсальный! Его можно добавлять куда угодно, не то что все эти вычурные… как их там… как гауда, или моцарелла, или рок…рок…

Он наклонился ближе и прошептал:

— Рокфор.

— Да, вот этот! — Я ткнула в него вилкой. — Или шевр. Или гауда…