Иногда я думаю о своих родителях. После пожара они позвонили мне всего пару раз, чтобы уточнить, как я. Отец пробормотал что-то о "главном, что все живы", а мама говорила скорее из вежливости, чем из реального беспокойства. На этом всё закончилось.

Я не виню их. Они никогда не умели заботиться о ком-то, кроме самих себя. Давно поняла, что моя семья — это я сама. Но всё же где-то глубоко внутри есть горечь, что даже сейчас, когда моя жизнь на грани, я для них почти незаметна.

Аня… Мы когда-то были так близки, что могли говорить обо всём. Теперь же наши редкие переписки стали формальностью. Она пишет:

– Как ты? Как дела?

Я отвечаю:

– Всё нормально. У меня всё хорошо.

На этом разговоры заканчиваются. Она явно чувствует, что между нами появилась пропасть. Да и как ей объяснить, что моя жизнь теперь совсем другая? Что я живу в доме, который не кажется мне моим, и подчиняюсь человеку, который всё контролирует? Аня всё равно не поймёт. Да и я не хочу, чтобы она думала, что я продалась.

Артём начинает возвращаться домой поздно. Я стараюсь заканчивать свои дела до его появления, но иногда мы всё же пересекаемся.

– Успела? – спрашивает он, проходя мимо с едва заметной усмешкой.

Я просто киваю, чувствуя, как его взгляд оценивает всё вокруг. Он никогда ничего не говорит напрямую — ни похвалы, ни критики. Но его одобрение или молчаливое недовольство всегда заставляют меня держаться напряжённой.

Скоро я замечаю, что он оставляет мне мелкие "подсказки". То книга, небрежно оставленная на кухонном столе, как намёк, что он предпочитает свежезаваренный кофе, а не растворимый. То закрытая дверь в кабинет, куда он явно не хочет, чтобы я заглядывала. Всё это кажется странным, но я не могу не чувствовать, как он "приручает" меня, медленно и аккуратно, словно проверяет, как далеко может зайти.

Однажды вечером, когда я пытаюсь разобраться с капризной посудомоечной машиной, он неожиданно появляется в дверях кухни.

– Что делаешь? – спрашивает он, не скрывая лёгкой усмешки.

– Машина не работает, – бросаю в ответ, стараясь скрыть раздражение.

Он подходит ближе, кивает на место рядом.

– Дай угадаю: ты пытаешься её сломать окончательно?

– Очень смешно, – огрызаюсь, но чувствую, как напрягаюсь, когда он наклоняется ближе, чтобы рассмотреть проблему.

– У тебя серьёзный подход к работе, – замечает он, чуть усмехаясь. Его близость заставляет моё сердце биться быстрее, но я стараюсь держать себя в руках.

– Я привыкла, – коротко бросаю.

– Скажи, – вдруг произносит он, словно между делом, – ты вообще умеешь отдыхать?

Вопрос застаёт меня врасплох. Я отворачиваюсь, делая вид, что ищу что-то в ящике.

– Скажем так, у меня не было лишних поводов учиться, – отвечаю, надеясь, что он оставит эту тему.

Артём тихо смеётся, но это звучит искренне, почти тепло.

– Тогда придётся тебе помочь, – говорит он, поворачиваясь ко мне лицом. Его взгляд становится мягче, но в нём чувствуется уверенность. – Иначе ты сгоришь, как эта посудомойка.

Его слова звучат как шутка, но я понимаю, что он говорит всерьёз.

Проходят недели. Мы почти не разговариваем, но взаимодействуем всё чаще. Я замечаю, как он оставляет не только мелкие намёки, но и моменты, в которых я вдруг вижу его с другой стороны. Не как самоуверенного мужчину, которого я встретила, а как человека с какой-то глубиной.

Иногда я ловлю себя на том, что начинаю ждать его появления. Иногда — просто чтобы убедиться, что он вернулся, иногда — чтобы услышать его голос. Это становится опасным. Я начинаю привязываться к нему. И не могу это остановить.

Но я всё ещё боюсь. Боюсь довериться ему, как когда-то доверилась другим. Он такой же человек, как те, кто предавал меня раньше. Так ли? Или я просто ищу оправдание своему страху?

Однажды вечером Артём вдруг предлагает:

– Завтра выходной. Пойдём прогуляемся.

Я напрягаюсь, чувствуя, как по телу пробегает волна тревоги.

– Зачем?

– Просто покажу тебе что-то интересное, – отвечает он спокойно, словно не понимает, как сильно меня пугает сама идея проводить с ним больше времени.

– Я лучше дома останусь, – бросаю, избегая его взгляда.

– Это был не вопрос, Настя, – парирует он с тёплой настойчивостью в голосе, от которой мои стены начинают рушиться.

Этот тон — уверенный, но тёплый — заставляет меня задуматься. Он осторожно и медленно разрушает все стены, что я так долго строила.

И кажется, мое сопротивление бесполезно.

На следующее утро он забирает меня прямо с крыльца дома. Впервые за долгое время я выхожу без привычного защитного панциря отчуждённости, без готовности оттолкнуть его, если он попробует зайти слишком далеко. Что-то изменилось. Или он изменил это во мне?