С громким треском жизнь поделилась на "до" и "после".

Адам и сам не понял, как ноги вывели его прочь сначала из Божьего Дома, а потом из Белого квартала. Он не чувствовал осуждающих, ликующих или заинтересованных взглядов коллег. Все прознали о провинности сына главы, но Адаму, честно говоря, было на это плевать. Мысли диким ворохом метались по голове, звучно стучась то в одну стенку черепа, то в другую.

Его невыносимая, но привычная жизнь оказалась окончена. В кармане разгоряченной серебряной подковой горело извещение. Чистая формальность, но фактически – билет на улицу. Домой идти смысла не было. Адам не был уверен, что готов увидеть довольное лицо единокровного брата и ликующую мину мачехи. Да и было ли это место его домом? Едва отец взялся растить из старшего сына замену себе, как уютные стены собственной комнаты сменились голым кирпичом инквизиторской каморки.

Но, с другой стороны, Адам шёл в единственное место, откуда его не прогнали бы. Двери тётиного дома всегда были для него открыты. Адам не успел занести руку, чтобы постучать, как тётушка выпрыгнула из коридора и втащила племянника внутрь. Она уже всё знала. И кто ей вообще рассказал? Пришёл другой, неродной племянник с вестями или духи покойных друзей нашептали вести на ухо?

В ту же секунду под носом возникла полная чая чашка. Хоть что-то в этом дне было не так уж и плохо. По запаху Алан быстро понял – это улун. Немного молока оказалось влито в коричневый кипяток.

– Так давай я тебе погадаю! – С энтузиазмом предложила тётушка, усадив Адама за стол.

Адам кисло вздохнул. Любимый чай облегчения не принёс. Пусть всё оказалось выпито, но тиски на душе не ослабли. Наоборот, стали сильнее. Если отец вознамерился его заточить в самую дальнюю точку страны, то всё было плохо. От чая нужно отвыкать. В глушь его таскать никто не будет.

Адам покосился на окно, не полностью уверенный, что за ним не стоит какой-нибудь очень принципиальный блюститель порядка. Отец вполне мог подговорить кого-нибудь из подчинённых для слежки.

– Тебе не хватает, чтобы меня ещё в ереси обвинили?

Но его замечание не получило ответа. Тётя схватила пустую чашку и перевернула её на блюдце. Адам вздохнул, подпёр щекой руку и лениво уставился на руки родственницы. Она сотни раз проделывала нечто подобное с кружками «клиентов», но впервые гадала собственному племяннику.

Всё-таки отец совершил великую ошибку, когда доверял родственникам покойной жены воспитание ребёнка. Едва ли он, вечный блюститель воли Всевышнего, догадывался о размерах змеи, которая удобно пухла на груди. Столько извести несчастных девушек по подозрению в колдовстве, при этом не догадываясь , что истинный колдун одной с ним крови и другого пола.

Крестик из орешника на груди точно обрел немного в весе.

– Ты ведь говорила, что нельзя гадать родственникам. – Лениво заметил Адам, смотря на перевернутую кружку. – Дочерям, матерям, сыновьям…

– Но не племянникам. Это другой случай. – Отмахнулась тетя, завертев чашку на блюдце.

От души немного отлегло. Паника потихоньку исчезла, и Адам почувствовал себя сильно вымотанным. Буря эмоций улеглась, оставив после себя лишь мелкие напоминания, так похожие на пепел. Или чай оказался слишком хорош? В любом случае, сейчас собственная судьба казалась не такой уж и тёмной. В голове замелькали смутные воспоминания из далёкого детства.

– И разве чай не должен быть чистым? – Адам зевнул, лениво припоминая красивые материнские строчки внутри семейного гримуара.

Складка раздражения прорезалась на тётином лбе. Темные глаза предупреждающе поднялись и Адам послушно замолчал. Пока родственница возилась с его чашкой, Адам снова, неосознанно, точно сонно, ощупал деревянный крестик, скрытый под рубашкой. Орешник продолжал ощущаться тяжелее обычного. Тётя говорила, что именно это дерево колдуны из старых сказок использовали для создания магических посохов и артефактов.

Нелепо.

И неправильно.

И крестик, и сам Адам не очень вписывались в рамки.

Слишком испорченный для службы в Божьем Доме, но недостаточно талантливый для настоящего чернокнижия. Адам тяжело вздохнул. Как же ему это надоело! Взгляд сам перелез на окно. Там никого видно не было. Улица у тётушкиного дома пустовала. Адам не знал, Бог или Дьявол спутывал дороги, но городская стража и инквизиция никогда не брались всерьёз осматривать этот район. Все, кто мог позволить себе жильё здесь, принадлежали к истреблению с церковной позиции. Большой иронией служило то, что до самой церкви было рукой подать. Острый, как игла сапожника, шпиль врезался в небо и колокола тут звучали как гром.