— Что ты делаешь здесь в такой час, Саммер Ривз? — Он делает еще одну затяжку и медленно выпускает дым, так что он превращается в маленькие кольца, прежде чем раствориться в ночи.

— Ничего…, — отвечаю я и понимаю, как глупо это звучит. Ясно, что я пришла, чтобы увидеть его. Я пришла сюда, потому что он здесь, и я не могу этого отрицать.

Его взгляд скользит по моему телу, неторопливо осматривая меня с головы до ног, в моей пижамной рубашке и шортах.

— Ну, подойди поближе и ничего со мной не делай.

Это звучит как приглашение ко греху.

Я придвигаюсь ближе, и он жестом приглашает меня подойти еще ближе. Когда я это делаю, я ахаю, когда он поднимает меня, словно я ничего не вешу, и садит на стол рядом с вином.

Он смотрит на меня, берет вино и предлагает мне.

Я не особо люблю выпить. Сейчас я могу выпить, чтобы быть в обществе, но ситуация, в которой я нахожусь, — идеальный повод для меня утопить свои печали. Раньше я сильно налегала на бутылку, когда меня одолевали плохие воспоминания. Затем я принимала наркотики. С тех пор я прошла долгий путь, научившись замечать признаки того, когда мне следует держаться подальше от вещей, которые выбивают меня из колеи.

Поскольку он здесь со мной, я уверена, что несколько глотков мне не повредят, поэтому я делаю глоток сладкого вина. Оно ударяет по горлу и дает мне легкий кайф, который снимает остроту. Это еще одно дорогое на вид вино, которое я не узнаю, и слова на бутылке написаны на русском языке.

— Это очень вкусно.

— Русское вино всегда такое. Это Fanagoria 'Cru Lermont' Saperavi.

Мне нравится, как он звучит, когда говорит по-русски.

— Ты когда-нибудь жил в России?

— Нет, но я был там несколько раз.

— Я бы никогда не подумал, что ты русский.

— Потому что я наполовину русский.

— Какая половина?

— Ого, похоже, у тебя ко мне куча вопросов. — Он делает еще один глоток и снова протягивает мне бутылку.

— Мне просто любопытно, — я снова отпиваю и возвращаю ему бутылку.

— Ладно. Вот что мы сделаем. Я отвечу на этот вопрос, но только если ты согласишься ответить на три личных вопроса без глупых ответов. Ты мне должна, Саммер Ривз.

Мне уже не нравится эта игра. Это как хищник, который снова гонится за добычей и пытается загнать ее в угол. На этот раз он принарядился, чтобы она выглядела привлекательнее, но я сыграю. Мне нравится это чувство нормальности. Это то, что я редко испытывала, даже если сейчас это не совсем реально. Я могу притвориться на некоторое время.

— Хорошо, — отвечаю я кротким голосом. — Но я также задам тебе еще три личных вопроса.

— Согласен. — Его губы изгибаются в греховной улыбке, от которой у меня в животе порхают бабочки. — Ответ на первый вопрос: мой отец был итальянцем, а мать — русской.

— Твой отец был? Он…

— Его убили несколько лет назад.

— Мне жаль.

— Все в порядке, но спасибо.

Но я вижу по его глазам, что тема отца ему не по душе. Чтобы подтвердить мои мысли, он делает глоток вина и ставит бутылку.

— Это было два вопроса, — отмечает он. — Моя очередь.

— Не спрашивай меня о клубе, — быстро говорю я. — Пожалуйста. Я не могу говорить об этом сегодня вечером. Я знаю, что это, вероятно, очаровывает тебя, потому что это секс-клуб, но я клянусь Богом, я бы никогда не пошла в такое место, если бы у меня был другой выбор. Я не святая, но если бы ты действительно меня знал, ты бы знал, что я никогда не стала бы работать в таком месте.

Он смотрит на меня с задумчивым выражением, затем его лицо смягчается, и он кивает. — Хорошо, я не буду спрашивать тебя о клубе, но я хочу знать, что привело тебя в Монако.

Это все еще сложный вопрос, учитывая, в каком состоянии я была, когда покинула Штаты. Я была едва совершеннолетней и едва живой, но на этот вопрос ответить проще.

— Жизнь, — начинаю я. — Мне нужно было убежать от жизни, поэтому я бежала.

— От чего ты бежала, Саммер Ривз?

— Плохие вещи, Эрик Марков. Ужасные вещи, о которых я не могу говорить. Ужасные вещи, которые, я уверена, всё ещё могут убить меня.

Он хмурит брови, и мне интересно, как много он обо мне знает. Будут вещи, которые он мог бы легко проверить, другие вещи не зафиксированы, но это не составит труда, если он посмотрит достаточно внимательно.

— Сколько тебе было лет, Саммер?

— Мне исполнилось восемнадцать всего несколько недель до побега. Я устроилась официанткой и сумела продать большую часть вещей, которые мне оставила бабушка. — Вещи, которые я никогда не хотела продавать.

Мое сердце замирает, когда я думаю обо всех тех сентиментальных вещах, которые мне подарила бабушка и которые мне пришлось практически раздать.