Оказывается, если появиться на вечеринке конгрессмена со всеми его друзьями-политиками и потребовать, чтобы они вытащили головы из своих задниц, признали нераскрытые исчезновения своих граждан эпидемией и заменили деньгами свои мысли и молитвы, то на тебя навесят ярлык сумасшедшего.

Кроме того, возможно, в процессе перевернулось несколько столов и возник небольшой пожар…

Таннер настороженно наблюдает за мной.

– Работаешь ты или нет, ты все равно обязан соблюдать закон. В прошлый раз тебе повезло, но я бы не рассчитывал, что это повторится.

Мы оба были удивлены, что мне не выдвинули никаких обвинений, но в конечном итоге меня спасла шумиха в прессе. За последние пару лет было слишком много случаев пропажи людей - казалось бы, случайных ситуаций, с совершенно разными жертвами. Если бы стало известно, что детектив полиции Лос-Анджелеса считает, что все они связаны между собой, и его отстранили, потому что он был родственником одного из пропавших, граждане потребовали бы ответов.

Поэтому под видом сочувствия моему горю мне предложили выбор. Я мог остаться в полиции, согласиться на расследование и, скорее всего, быть уволенным… или второй вариант, который я выбрал, - отпуск по состоянию психического здоровья с последующим досрочным выходом на пенсию.

Я бы предпочел засунуть их «выбор» прямо им в задницу. Именно Таннер убедил меня, что я еще смогу принести пользу в частном секторе, если не окажусь в тюрьме.

Но…

Выдыхая струю дыма, я благодарю никотин за то, что он успокаивает мои нервы и помогает мыслить ясно. То, что я теперь не работаю в правоохранительных органах, не означает, что я утратил свои навыки. Я был лучшим агентом под прикрытием последние десять лет, черт побери. Это не изменилось.

– О чем ты думаешь?
– Таннер знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, что в моей голове формируется план.

Внезапно я успокаиваюсь. Решено.

– Тебе пора идти домой.
– Я киваю в сторону двери.
– Дана ненавидит, когда тебя не бывает дома всю ночь.

– Я уверен, что она спит.
– Кожа вокруг его глаз слегка напрягается. Он смотрит на сигарету, словно она вдруг стала кислой, и бросает ее в пепельницу.
– А ты меняешь тему.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Сейчас между нами сложились странные отношения - и это полностью моя вина. Пытаться быть моим другом - безнадежное дело, и это его заслуга, что он продержался так долго.

В конце концов, я был слишком зол. Я не мог вынести общения с другими людьми, и порвал со всеми.

Всеми - это значит с ним, потому что только один человек был заинтересован в том, чтобы терпеть мое дерьмо, и она…

Неважно.

Таннер выглядит усталым, и не только потому, что сейчас середина ночи. Я знаю этого парня лучше, чем кто-либо другой, и наконец-то успокоился настолько, чтобы обратить внимание на детали. На его обычно чисто выбритой челюсти выросло существенно больше, чем пятичасовая щетина. Галстук скомкан в кармане пиджака, как будто он еще не был дома. Пачка сигарет, слегка помятая, наполовину пустая, и легкое дрожание пальцев, когда он прикуривал.

Он бросил курить за ночь до свадьбы. Я был там, на репетиции - к большому огорчению будущей невесты, Таннер заставил меня быть его шафером. Мы в последний раз покурили вместе за церковью, пока организатор свадьбы звал жениха занять свое место. После этого он завязал. И держал пачку при себе только для того, чтобы успокоить меня, когда я… выйду из-под контроля.

Он купил новую пачку за день до того, как я сказал ему, чтобы он отвалил и больше никогда со мной не разговаривал.

– Ты что-то планируешь.
– Две подозрительные морщинки появляются между его бровями.

– Я все еще не верю, что это был Соммерфилд.
– Я пожимаю плечом.
– И никогда не поверю.

– Я знаю, что не поверишь.

– Что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, вполне вероятно, что это был он.
– Он помешивает алкоголь на дне своего бокала.
– И еще я думаю, что у тебя лучшие инстинкты из всех, кого я встречал. Если ты говоришь, что это был не он, я не буду убеждать, что ты ошибаешься.

– Ничего страшного. Все остальные уже сделали это за тебя.

– Потому что ты слишком вовлечен.

– Не надо.
– Слово вырывается из меня. Мое только снизившееся кровяное давление снова поднимается.
– Я в курсе, о чем ты. Меня это бесит с самого начала.

Предвзятость - вот как они это называли. Родственная необъективность. По сути, это оказалось удобным оправданием для всего, с чем они были не согласны.

Он тяжело выдыхает через нос и сцепляет пальцы перед подбородком.

– Знаешь, я действительно твой друг.
– В его взгляде сквозит грусть.
– Я не раз прикрывал твою задницу. Это значит, что я начинаю беспокоиться.