– Бля-бля-бля… – ругалась Тория.

– За Ковенант! За Ковенант! – кричала рота, и их голоса срывались на визг, когда передняя шеренга наступающих врагов в двадцати ярдах от нас опустила пики и побежала.

– За Ковенант!

Наша первая шеренга сделала шаг вперёд, уперев тупые концы пик в землю и опустив длинные копья под таким углом, который просящие вдалбливали в них столько дней.

– ЗА КОВЕНАНТ!

С той поры я часто размышлял, что в миг, когда впервые сомкнулись две шеренги пик, я бы обосрался, если бы только вспомнил, как это делать. А вместо этого я встал плотно за спину Брюера, как меня учили, подождал, пока вражеская пика проскользнёт по его оружию на расстояние вытянутой руки, и тогда своим секачом опустил её вниз и сильно топнул сапогом, чтобы обломить древко за железным наконечником.

Владелец пики, явно разъярённый тем, что его разоружили, бросился вперёд с фальшионом в руке, и из его косматого лица вырвался утробный клич. Его атака оборвалась, как только он оказался зажат между Брюером и рябым справа от него.

«Это убийство», понял я, поднимая секач над головой, и опустил его, чтобы расколоть череп зажатого, рычащего парня.

И вот так, дорогой читатель, началась битва.

Бородатый мужик не упал сразу. Он явно умер, и по косматому лицу обильно текла кровь и другие серые вещества, но в давке соседние тела удерживали его вертикально. А ещё его глаза оставались открытыми. И так, пока противоборствующие стороны всё более беспорядочно толкали и кололи друг друга, мне приходилось терпеть неотрывный взгляд человека, которого я только что отправил на тот свет. Этот не моргающий напряжённый взгляд очень раздражал, и внезапно на меня накатила настолько сильная волна гнева, что я снова его ударил. Занёс секач, словно копьё, ткнул лезвием в уставившееся на меня лицо и рассёк его, а грубо выкованная сталь погрузилась в него и начисто там застряла.

– Ой, да что за нахрен! – прошипел я через стиснутые зубы, шагая вперёд, чтобы спихнуть проткнутого человека. Один из его компаньонов – жилистый мужик с безбородым лицом, похожим на морду хорька, – воспользовался этим и ткнул мою вытянутую руку длинным кортиком. Узкое острие больно кольнуло в запястье, но рукавицу не проткнуло. Зато сильнее меня разъярило.

Держа одной рукой секач, всё ещё крепко засевший в голове трупа, я сжал свободную в кулак и крепко врезал по лицу владельца кортика. Уклониться было некуда, и он, приняв на себя всю силу удара, без чувств упал на взбитую грязь. Я решил, что очень скоро его затоптали до смерти.

Схватив рукоять секача обеими руками, я захрипел и повернул его, радуясь, что крики, хрипы и вопли со всех сторон заглушают хлюпанье и скрежет металла, высвобождаемого из кости и плоти. На этот раз клинок высвободился, и бородатый мужик наконец-то упал, благодаря появившемуся между шеренгами узкому промежутку. Затем наступило очень короткое затишье, которого хватило только перевести дух и глянуть на примерно дюжину трупов и раненых, лежавших на разделявшей нас грязи. А потом, даже без команды просящих, рота Ковенанта бросилась вперёд.

Брюер и другие проницательные пикинеры из первой шеренги использовали этот короткий промежуток времени, успев поднять тупые концы своего оружия над головой, чтобы наконечник бил во врагов сверху вниз. Многие пики гнулись и ломались от напряжения, и среди них пика Брюера. Я видел, как он вонзил расщепленный обломок древка в шею врага, тот упал на колени, а из раны дугой хлестала кровь. Пинком отбросив поверженного противника, Брюер выхватил фальшион и принялся рубить толпу перед собой. Он сражался с отточенной сосредоточенностью, удары целил в ноги и по вытянутым рукам, оставляя позади себя покалеченных и кричащих людей.

Рядом с Брюером рябой пикинер размахивал топориком, демонстрируя такую же свирепость, хотя и куда меньшую сноровку. Рота, явно ещё под влиянием призыва Эвадины, исступлённо и яростно бросалась на врагов, а некоторые во время боя выкрикивали её клич:

– За Ковенант!

Стараясь не отставать от Брюера, я натыкался на мечущихся людей, но остановился, услышав сзади пронзительный крик. Развернувшись, я обнаружил, что Тория борется с мужчиной, через которого я переступил секундой ранее. Он явно прикидывался мёртвым ради шанса на лёгкую добычу. Если так, то он сделал неправильный выбор. Поставив Торию на колени, он пытался воткнуть кортик ей в шею, а она, дёрнув головой вперёд, врезала ему лбом по носу. Воспользовавшись его секундным смятением, она вонзила свой кинжал ему в глаз по рукоять, и так и держала, пока тот дёргался и что-то мычал.

Я бросился к ней, а она посмотрела на меня – глаза осуждающе блестели, всё лицо забрызгано красно-бурой смесь крови и грязи. Её враждебность была такой сильной, что ей потребовалась секунда, чтобы отреагировать на мой предупреждающий крик:

– Вниз, блядь!

К счастью она успела пригнуться как раз вовремя и уклонилась от меча, подкравшегося к ней сзади мужика. Перед тем, как зарубить его, я успел взглянуть на его лицо: один глаз разрублен в хлам, ухо висело, а под срезанной кожей виднелась белая кость черепа. Меня подивило, какая сила духа нужна, чтобы сражаться с такими ранами. Видимо Самозванец мог воодушевлять не меньше, чем Эвадина.

Взяв пример с Брюера, я ударил не по туловищу одноглазого, а по ногам. Тяжёлый клинок ударил по бедру, разрубив плоть и сломав кость, и мужик упал в грязь, где к нему тут же подползла Тория и прикончила. Быстрая, жилистая, она, вскрывая горло парню, напомнила мне хорька, который извернулся, чтобы нанести смертельный укус кролику.

Я оглянулся и моему взору предстало неожиданно отрадное зрелище. Не только рота Ковенанта преуспела, отбросив фланг Самозванца на добрых сорок ярдов, но и кордвайнцы слева от нас тоже успешно били нападавших. У тех доспехи были лучше, чем у наших противников, но явно меньше веры в своё дело. Я решил, что это сборище наёмников, которых привлекли под знамёна Самозванца обещанием платы или наживы. Если так, то он тратил деньги не с умом, либо оказался недостаточно щедр. Я насчитал всего десяток тел, усеивавших землю перед кордвайнцами, и увидел нескольких удирающих наёмников, которые побросали оружие, спеша убежать.