Не припомню, чтобы я принимал осознанное решение действовать – мой ответ оказался немедленным и лишённым всяких мыслей. Бросившись вперёд, я пригнулся и выхватил кузнечный молот из вялой руки его убитого владельца. Расстояние до капитана и её потенциального убийцы сократилось до дюжины футов, и я швырнул орудие, которое врезалось точнёхонько в центр забрала рыцаря, стоило ему только успешно проехать мимо кружащегося чёрного.

Рыцарь завалился назад и соскользнул по крупу своего коня зацепившись в падении поножем за стремя. Животное, видимо отдалось своим страхам, как только хозяин выпустил поводья, и немедленно бросилось галопом, утаскивая прочь своего бесчувственного всадника. Любопытно, но я так никогда и не узнал ни кем он был, ни его судьбу. Может, в тот день он не умер и с тех пор жил долгие годы и потчевал внуков байкой о невероятном избавлении. Впрочем, я нахожу такой исход сомнительным, поскольку худшая резня нам ещё только предстояла, и выполнят её с добросовестной самоотверженностью, от которой выживут немногие.

– Капитан, – сказал я, приседая, чтобы помочь Эвадине подняться на ноги, а Брюер подобрал её меч.

– А твоя рука производит впечатление, Писарь, – сказала она с лёгкой улыбкой на лице, принимая мою протянутую ладонь, и поднялась.

– Если есть возможность, то всегда лучше бросать, чем колоть. – Это ещё один любимый урок Декина, и мысль о нём принесла неожиданный укол боли в груди. «Что бы он подумал, увидев меня здесь?», размышлял я, хотя ответ был ясен: он назвал бы меня дураком, и оказался бы прав.

Я потряс головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей и непроходящей пульсирующей боли. Последнее я приписывал либо камню, который попал в меня ранее, либо какому-нибудь удару, которого уже не помнил. Усталость тоже вернулась, и на этот раз не собиралась исчезать при виде керлов, обративших внимание на четыре одинокие фигуры возле умирающей лошади. Это были отставшие и трусы, которые не хотели вместе со своими товарищами атаковать остатки роты Короны, но в нас увидели лёгкую добычу.

Эвадина почти не обращала на них внимания, прикованная жалобным ржанием своего раненого коня. Чёрный широко раскрыл глаза от ужаса и тщетно пытался подняться из грязи, которая становилась всё более вязкой от густого ручейка крови, льющейся из пореза на его задней ноге.

– Прошу тебя, добрый солдат, – сказала она, поворачиваясь к Тории. – Вряд ли я сама смогу.

Тория обеспокоенно зыркнула на керлов, которые уже всё плотнее окружали нас, потом кивнула и подошла к коню, подняв кинжал. Ударила быстро и точно, разрезав вену на шее, откуда хлынул тёмно-красный поток. Конь пытался ещё несколько раз вдохнуть, но каким-то образом держал голову, не желая сдаваться под прикосновением Эвадины, пока наконец его глаза не закатились, и он не опустился на бок.

– Капитан, – произнёс Брюер, с сильной тревогой в голосе. Эвадина отвела глаза от павшего коня и взглянула на керлов, подбиравшихся ближе, на лицах которых появилась новая цель.

– Так много заблудших душ, – сказала она, поднимая меч.

– Позвольте спросить, капитан, – рискнул я спросить, когда мы вчетвером встали ближе друг к другу, – что стало с Самозванцем?

– О-о, я недолго сражалась с ним, – с лёгким сожалением ответила она. – Но битва нас разделила. Последний раз я его видела, когда он уезжал через наши ряды, в одиночку.

– И о его отсутствии до сих пор никто не знает, – отметил я, указав на керлов, среди которых не было ни одного аристократа, и уж точно не было высокого рыцаря с крылатым змеем на знамени.

– Он сбежал, – сообщил Брюер и хрипло, едко рассмеялся, размахивая фальшионом перед врагами. – Слышали, еретики? Ваш вероломный ублюдок оставил вас здесь умирать!

К несчастью это подстегнуло гнев керлов, а не умерило его. Они непристойно ругались и бессловесно рычали, придвигаясь ближе, топоры, косы и ножи подёргивались в предвкушении, хотя все замерли, когда раздался голос Эвадины:

– Мой друг говорит правду! – провозгласила она. – Самозванец сбежал с этого поля!

Я решил, что они замерли из-за отсутствия у неё страха, а ещё из-за выражения страдальческой, умоляющей грусти на лице, когда она шагнула вперёд, опустив меч и подняв руку. Несмотря на всё безумие этого дня, думаю, им удалось осмыслить, что просит она за их жизни, а не за свою.

– Прошу вас, – умоляла она. – Забудьте дело этого лжеца, бросьте этот фальшивый поход. Я вижу ваши сердца и знаю, что в них нет зла, лишь ошибочная преданность.

И хотя я уже видел силу её риторики, но всё же меня до сих пор изумляет, какую нерешительность в той смертоносной толпе породили эти несколько слов. Они остановились, неуверенно переглядываясь и покачивая поднятым оружием. Я услышал, как Эвадина снова вдохнула, и уже новые преобразующие слова готовы были политься из её рта, но какими бы они были, какой эффект могли бы произвести на наших нерешительных врагов – теперь навеки потеряно для истории.

Из-за спин окруживших нас керлов донёсся краткий грохот множества копыт, а за ним – крики и разгорячённое фырканье несущихся галопом боевых коней. Потом раздались сильные глухие удары и крики множества живых людей, которых разом раскидало в разные стороны. Спустя удар сердца в поле зрения хлынули рыцари – длинная вереница, сотен пять всадников рубили булавами и мечами, прорываясь через нестройные ряды простолюдинов.

Мой взор неотвратимо приковывал к себе самый высокий рыцарь. Его длинный меч неустанно описывал серии алых дуг, кося группы убегающих керлов. Сэр Элберт Болдри, судя по состоянию его доспехов, сегодня явно уже выполнил много кровавой работы, но искусно и трудолюбиво продолжал резню. На десятой я перестал считать его жертв и заставил себя отвести болезненно очарованный и всё сильнее перепуганный взгляд.