– Неважно, – сказала Сильда. – Итак, если он был Мясником, скажи на милость, кем был ты?

– За эти годы ко мне приставало много прозвищ, по большей части слишком грубых и бранных для ушей восходящей. Хотя один довольно известный разбойник назвал меня как-то Лис Шейвинского леса. Всё это было до моего, как я это называю, просветления…

Я услышал, как она издала тихий приглушённый звук, в котором я не сразу опознал сдержанный смех.

– Как гладко ты говоришь, – сказала она. – Проходил обучение?

– Только истине Ковенанта. Мне повезло с учителем. Этот человек своим добрым сердцем и глубокими знаниями свитков вывел меня из разбойничьей жизни и открыл мою душу благодати Серафилей.

– Поистине похвально с его стороны. Как ты с ним встретился?

– На Стезе Святынь. Мы с несколькими спутниками занимались своими делами на Королевском тракте, без особого успеха, стоит отметить, когда нашли его. Всего лишь одинокий человек, скромный конюх по роду деятельности, совершавший паломничество к святилищу мученика Стеваноса, и страх был ему неведом, поскольку он знал, что вера его убережёт. Так и вышло. Когда мои друзья стали на него нападать, он не поднял руку в свою защиту, но стал зачитывать писание Ковенанта. Мои друзья остались глухи к его посланию, но не я…

Я умолк, остановился и задумчиво покачал головой.

– Истина ранит сильнее любого ножа, и в тот день она меня поразила, восходящая Сильда, до самого нутра. Я отдал товарищам-разбойникам всё своё накопленное добро в обмен на то, чтобы они оставили конюха в покое, и мы вдвоём совершили паломничество к святилищу. Там я увидел реликвии самого мученика Стеваноса и почувствовал, как благодать Серафилей наполняет мою душу и смывает грехи. К несчастью… – я печально хмыкнул и пошёл дальше, – когда меня схватили люди шерифа, из его-то записей мои грехи не смылись, и так я оказался здесь.

– История прекрасная и печальная. В ней есть хотя бы слово правды?

Я остановился, обернулся и увидел, что на лице Сильды не осталось ни следа весёлости. Теперь она с суровым видом вопросительно смотрела на меня, черты её лица выражали уверенное ожидание человека, который не питает никаких сомнений относительно своей власти. И я знал, что это поистине лицо восходящей Ковенанта Мучеников. Я никогда не принимал всерьёз диковинные рассказы о прозрениях, предположительно посещающих людей, высоко поднявшихся в вере – об их умениях безошибочно распознавать правду, о способности к непогрешимому суждению в вопросах закона или разногласий. Однако несравненная лёгкость, с которой эта женщина разглядела мою ложь, заставила меня впервые задуматься, что во всех этих предрассудках, возможно, что-то есть.

Я ещё немного обдумывал мысль продолжать ложь, и может даже ещё украсить её шутливыми возражениями о том, что после искупления в святыне мученика Стеваноса я неспособен к обману. Но любой разбойник, обладающий хоть каплей мудрости, знает, когда его маска спала. Я не сомневался, что мои будущие перспективы выживания и в конечном счёте побега полностью зависят от благосклонности, которую я смогу получить от этой женщины.

– Человек, научивший меня знаниям Ковенанта, действительно был конюхом, – сказал я и попытался изобразить виноватую улыбку, но по непонятным мне причинам смог лишь мерзко скривить губы, и без того кривые благодаря моему пребыванию у позорного столба. – Или был им в прошлой жизни, – добавил я, закашлявшись, и понял, что придётся сглотнуть, прежде чем продолжать. – Но он истово верил в учение Ковенанта, хотя и был таким же злодеем, как и все, кто ходил под Декином Скарлом.

– И где же сейчас этот набожный злодей?

– Мёртв. – До сего дня я не знаю, почему я продолжал говорить, но слова лились легко и свободно, как эль из пробитой бочки. – Я его убил. Мне пришлось. Остальных из банды схватили или убили. А он был ранен и замедлил бы меня. Я хотел притвориться, что по доброте избавил его от боли, но на самом деле боялся, что он расскажет солдатам, если его схватят живым.

– Значит, – она шагнула ко мне, её факел остановился в дюйме от моего лица, и по лбу вдруг полился пот, – не будет ли справедливым сказать, Элвин, что ты здесь находишься по заслугам? Ты заслуживаешь наказания, не так ли? За совершённое тобой убийство? За другие грехи, которых, несомненно, немало?

Её глаза захватили меня, не давая шевельнуться, несмотря на неприятную близость факела. Во мне всё громче звучал привычный рефрен отрицания, знакомый любому разбойнику: а какой выбор оставался бездомному ублюдку шлюхи? Ведь благородные не оставляют нам других объедков? Разве вы поступили бы иначе? Но этот хор оправданий стал теперь маленьким, хнычущим существом, которое под её взглядом уменьшалось всё сильнее.

– Да, – покорно согласился я. – Я заслуживаю здесь находиться. Я заслужил стоять у позорного столба и заслужил виселицу, на которой меня собирались повесить. Я всё это заслужил, и много чего ещё.

Сильда медленно кивнула и отступила назад. Чуть печальная улыбка удовлетворения мелькнула на её губах.

– Большинство думает, что пример мучеников состоит лишь в страдании и жертве, – сказала она, обходя вокруг меня, что, с её стройной фигурой, не составило труда, даже в таком узком туннеле. – Но большинство ошибается, поскольку на самом деле их урок заключается в силе знания. Каждый мученик, умерший за то, чтобы заключить Ковенант, умер в точном знании того, кто они, и чего от них требует вера. Пойдём, я покажу, что Ковенант требует от тебя.