Он положил руку на стойку рядом с моей, и я увидел, что его медальон почти идентичен тому, что до сих пор болтался на моих пальцах.

– Она искусно делает безделушки, маманя-то, – продолжал солдат. – Продаёт их на ярмарках и всё такое. Сделала один медальон мне, а другой Ральфу. Хотя вряд ли ты его знаешь по этому имени. Видишь ли, у него был дар приручать птиц, вот его и звали Сокольником. Любопытно: когда его выловили из воды, его медальон так и не нашли.

Солдат вздохнул, прижал меня ещё сильнее и заговорил почти шёпотом:

– В ненависти нет ничего хорошего, парень. Она пожирает человека, как опарыш кормится душой изнутри. Моя ненависть была такой сильной, что после всех убийств в Моховой Мельнице я пришёл к нашему просящему за советом и спросил его: «Простят ли мученики человека, который радуется таким потокам крови?». Знаешь, что он мне ответил? «К примеру мучеников надлежит стремиться, но благодать Серафилей закрыта лишь для тех, кто не прикладывает усилий к стремлению».

Его губы коснулись моего уха, и кожу обожгло пропитанное бренди дыхание.

– И как сильно стремишься ты, мелкий гов…?

Годы научили меня многим способам, как выскользнуть из захвата, и по большей части они основаны на правильных расчётах размеров и способностей оппонента. Этот парень был на дюйм выше меня, намного тяжелее и мускулистее. А ещё я не питал иллюзий относительно его навыков с мечом. Но он был солдатом, а не разбойником. Солдаты умеют сражаться, а разбойники знают хитрости.

Во время всей этой трагической истории я держал большую часть бренди во рту, и теперь, чуть повернув голову, прыснул ему прямо в глаза. Каким бы сильным или умелым ни был человек, его тело на подобное всегда реагирует на чистых инстинктах. Он отпрянул назад, приглушённо зарычав, и рука на моих плечах ослабла достаточно, чтобы я смог врезать локтем ему по челюсти – сильный удар разбил его губы об зубы.

Я пригнулся, а голова солдата дёрнулась назад, разбрызгивая кровь. Я бросился на колени и откатился, а здоровенный гад сзади попытался схватить меня за ноги, но у него ничего не вышло. Я не побежал к двери, откуда на меня уже мчались ещё двое, а вскочил на стол и вывалился в ближайшее окно, подняв руки, чтобы прикрыть голову. К счастью, ставни были старые и трухлявые и развалились от первого удара, хотя и оставили несколько заноз в моих руках и лице.

Охнув, я приземлился на утрамбованный снег снаружи, почти не чувствуя неожиданно ледяного воздуха, вскочил на ноги и бросился прочь. Успел пробежать лишь дюжину ярдов, когда что-то вылетело из темноты. Бросок был умело нацеленный – палица попала между моих ног точно в нужный момент, и я кубарем полетел в грязь. Закричав, я пнул её прочь, поднялся на ноги и тут же получил оглушительный удар по голове. Как и брошенная палица, удар был нанесён очень точно, прямо в висок, и его силы как раз хватило, чтобы меня вырубить. Падая, я мельком заметил человека, который его нанёс – коротышка с топорным лицом в ливрее роты Короны, которого не было в таверне. И пускай он не был разбойником, но этот солдат тоже знал немало хитростей.

Я лежал, слишком оглушённый, чтобы двигаться, и услышал хруст множества сапог по снегу. Страх породил во мне волну силы, позволившей встать, пусть и ненадолго, пока на голову не упала верёвочная петля. Я судорожно глотнул воздуха, после чего она натянулась, сорвала меня с места и потащила по земле, заставляя дрыгать ногами.

И вот так, дорогой читатель, меня поймали.

– Значит, боец, да? – спросил голос, а потом мне в живот врезался сапог, я согнулся пополам и прекратил сопротивляться. – А мой брат сражался? Могу поспорить, ты не дал ему и шанса! – Новый пинок, на этот раз в голову, от которого перед глазами загорелось небо звёзд, но, к сожалению, не настолько сильный, чтобы лишить меня чувств или сделать невосприимчивым к боли, поскольку пинков впереди меня ждало ещё много. Я бы прикрыл голову и пах руками, если бы они не застряли в петле на моей шее.

– Ладно, поднимай его.

Пинки прекратились, меня подняли и потащили прочь от таверны, ослабевшего и истекающего кровью. Глаза мне застилал красный туман, через который я различил очертания большого дуба в центре деревни, и одна ветка росла довольно низко, что через неё можно было перекинуть верёвку.

– Гордись, парень, – сказал мне солдат и ухмыльнулся, несмотря на распухшие губы и покрасневшие зубы. – Сдохнешь в один день со своим прославленным главарём. – Его товарищи бросили меня под ветви и дали волю предвкушающему смеху, когда он вытащил свой кинжал с гранатовым навершием и поднёс лезвие к моему лицу. – Он у меня чистый, так что рана не загниёт. Хотя она и не успеет. Но всё по порядку.

Я услышал скрежет верёвки по дереву, а потом петля на моей шее снова затянулась. Мне удалось просунуть пальцы между верёвкой и шеей, и это значило, что я не задохнусь немедленно, хотя моим мучителям этого и не хотелось. Они потянули за верёвку, оторвав меня от земли, а я всё сражался с петлёй, дёргаясь в бессмысленной панике, которая свойственна при близости смерти.

– Вот так, парень! – крикнул один, вызвав шумный смех, – Спляши нам!

Грохот пульса в моей голове вскоре поглотил их насмешки, а зрение снова затуманилось, когда верёвка вдавила пальцы в шею. Изо рта пошла пена, а я всё брыкался, чувствуя, что глаза уже так сильно выпучились, что я не понимал, как они ещё не вылетели. Но тело, которому не хватает воздуха, не может сопротивляться вечно, и, как бы мне не хотелось, мои руки на верёвке обмякли, а ноги перестали молотить и могли уже только подёргиваться. Красная пелена перед глазами посерела, а потом, быстрее, чем я ожидал, стала полностью и беспросветно чёрной.

Если ты склонен к набожности, то здесь, наверное, ждёшь красочного описания Божьих Порталов, что ярко и великолепно сияют в небесах, а их охраняют Серафили, и приветственно поёт хор мучеников. Или же, с учётом моего жизненного пути до этого момента, тебе простительно вообразить, как, под мои бесконечные крики, Малициты тащат меня в свои огненные владения, чтобы завладеть моей несчастной душой. В любом случае, мне жаль тебя разочаровывать.

Это правда, что той ночью я умер, всего лишь на миг, поскольку, когда опустилась чернота, я почувствовал, как моё сердце остановилось. Но, несмотря на обилие чепухи, сочинённой с тех пор недостойными сказочниками, претендующими на титулы учёных или хронистов, этот визит в царство смерти не стал моментом моего откровения. Ведь тот наступит гораздо позднее. Нет, дорогой читатель. Мне больно рассказывать тебе, но, почувствовав, как угасает последний слабый удар моего сердца, я ничего не увидел. Ничего не почувствовал. Всё просто… остановилось.