– Очередное дерьмо с лопаты! – прошипел солдат, стиснув зубы и выпуская пар из ноздрей. – Милорд, он злодей. Я нюхом чую.

– Твой нюх не является доказательством, солдат. – В голосе рыцаря прозвучало нечто пренебрежительное, что явно вызвало немалый страх. Все присутствующие военные немедленно ещё напряжённее вытянулись по стойке «смирно», включая скорбящего брата с окровавленным лицом. Месть – крепкое варево, но даже её не хватало, чтобы посягнуть на авторитет, которым обладал сэр Алтус.

– Это ты его так? – спросил он меня и наклонил голову, указывая на окровавленное лицо солдата.

– Запаниковал, милорд, – затараторил я, и попытался изобразить улыбку, которая, из-за нанесённых мне побоев, скорее всего, напоминало многоцветную горгулью. – Иногда и сам не знаю своей силы…

– Силы, значит? – Оборвал он, поднимаясь на ноги. – Посмотрим, насколько ты силён.

Он повернулся к окружавшим его солдатам.

– Королевский эдикт о чрезвычайном правосудии распространяется только на тех, кто действовал сообща с Декином Скарлом. В соответствии с законом Короны вина этого мальчика будет определена герцогом Эльбином по результатам надлежащих слушаний, в ходе которых могут быть подтверждены заявления о том, что он разбойник, и любые заявления об обратном будут услышаны. В то же время несомненно, что он нанёс вред солдату из роты Короны и ответит за это.

Он резко махнул рукой, и тут же подбежала другая группа солдат. Как и мои прежние палачи, эти были одеты в королевские ливреи, но выглядели опрятнее и, как и рыцарь, носили на туниках золотого орла. Остальные солдаты при виде них быстро отступили, хоть и не без обиженных взглядов.

– Один день у позорного столба будет достаточным возмещением, – сказал сэр Алтус, когда новоприбывшие подняли меня на ноги. Идти я всё ещё не мог, так что они закинули мои руки себе на плечи и потащили меня прочь, остановившись, когда рыцарь поднял руку.

– Глупо было приходить сюда, – он наклонился поближе и говорил так тихо, чтобы другие не слышали. Если бы нанесённые мне раны не начали затуманивать мозги, теперь, когда паника уже стихла, то от следующего слова моя голова наверняка бы удивлённо вздёрнулась. А так мне удалось лишь качнуть головой в сторону и увидеть его печальную гримасу, когда он сказал: – Элвин.

Если большинство керлов могли не сомневаться, что проведут всю свою, часто недолгую, жизнь, трудясь на полях, и редко что будет прерывать монотонные тяготы, то горожанам обычно бывало доступно значительно большее количество развлечений. По городам в большинстве герцогств даже в военное время путешествовали группы музыкантов и отдельные исполнители, и их прибытие часто совпадало с основными праздничными днями мучеников. А ещё лоточники, сапожники и продавцы сомнительных снадобий, составлявшие передвижные ярмарки, находили множество клиентов посреди лачуг вокруг замка, порта или часто забитого моста. Однако я часто размышлял о том, что, несмотря на все эти многочисленные развлечения, никакому представлению горожане не радуются так, как возможности причинить мучения и урон любому бедолаге, которому не повезло оказаться прикованным к позорному столбу.

«Как дети с пойманной в ловушку лисой», – размышлял я, когда что-то мягкое и гнилое плюхнулось мне в щёку. Часто сложно противиться возможности совершить жестокость без последствий, особенно тем, кто рождён для ежедневной борьбы за выживание. Таким образом, не ремесленники или торговцы города собрались здесь, чтобы кидать в меня свои нечистоты, но их слуги или подмастерья, а ещё пьяницы и попрошайки, ютившиеся на обочине городской жизни. Эти были хуже всех – собирали камни с земли вдобавок к нескончаемому потоку гнилых овощей и обглоданных собаками костей. Для людей, которые на протяжении всей своей жизни так сильно страдали от холода или пьянства, они обладали удивительно острым зрением и силой рук. Когда камень за камнем отскакивали от моего лба, носа или подбородка, я чувствовал признательность вонючему навозу и другой грязи, которой меня уже забросали – миазмы, порождаемые ей, наверняка отталкивали любые нечистые гуморы, от которых иначе мои многочисленные раны стали бы загнивать.

Как и следовало ожидать в подобных случаях, граду снарядов сопутствовал поток оскорблений. И снова, самые цветистые обороты изобретали городские отбросы. Большая их часть не достигла моего ошеломлённого и ослабленного сознания, но отдельные жемчужины и по сей день сохранились в памяти:

– Свиноёб, детокрад, шлюхин сын! – вопила женщина с таким красным от выпивки носом, что моим одурманенным мозгам казалось, будто она привязала к лицу яблоко.

– Получи, говноед! – ворчал тощий, как палка, мужчина, и приплясывал босыми ногами по замёрзшей земле, швыряя в меня разбитый горшок. К счастью, он оказался не таким остроглазым, как его негодяи-приятели, поскольку горшок острой кромкой всего лишь царапнул мне макушку и разбился об столб.

Не стоит думать, что всё происходило совершенно неуправляемо. Солдаты подождали, пока солнце не взошло полностью, и только потом поставили меня на колени и всунули мою голову и запястья в три полукруглых канала в тяжёлой окованной железом колоде, образующей нижнюю балку позорного столба. Когда они зафиксировали верхнюю балку, сержант огласил собирающейся толпе горожан мой приговор – короткое заявление, в котором не преминул упомянуть о моём потенциальном статусе участника банды Декина. Возможно, из-за этого толпа начала собирать снаряды ещё до окончания речи сержанта.

Свернув свиток, сержант взял алебарду и процарапал ей кривую линию на ледяной земле, обозначив барьер в пару десятков шагов до позорного столба, за который моим мучителям запрещено было заходить. Бывали случаи, когда люди умирали у позорного столба, если ревностной страсти толпы к правосудию позволяли выйти из-под контроля. Последующий поток мусора, камней и оскорблений изливался на меня почти весь день, с редкими периодами затишья, пока стая палачей отправлялась собирать новые снаряды или восстанавливаться при помощи выпивки. Эти интервалы показались мне ужаснее самих нападений, поскольку они возвращали моему побитому телу чувствительность вместе с подобием рассудка.