– Разве ты никогда не спрашивал себя, Писарь: «Почему я служу Ковенанту и королю? Какие награды они мне дают? Что они создали за свою жизнь, чего не создам я сам?» Ковенант утверждает, что защищает твою душу, а король называет себя защитником твоего тела. Оба лгут, и твой худший грех заключается в службе этой лжи.

Из «Завещания Самозванца Магниса Локлайна»,

записанного сэром Элвином Писарем.

Я часто задумывался над человеческой способностью привязываться к людям, с которыми у них нет почти ничего общего, и сэр Элдурм Гулатт представляет собой особенно подходящий пример этой загадки.

Я родился в борделе, а он в замке. Я не унаследовал ничего, помимо опрометчивого языка своей матери, как говорил мне сутенёр, а сэр Элдурм после смерти отца оказался владельцем как упомянутого замка, так и Рудников, для защиты которых его и возвели. И потому он был одним из богатейших аристократов во всём Альбермайне, а я на момент нашей первой встречи оставался преступником без гроша в кармане, пожизненно приговорённым к изнурительному труду под землёй. И возможно единственным общим между мной и сэром Элдурмом была способность читать – благодаря терпеливому обучению восходящей Сильды. Однако, тут возникла другая разница, ведь после почти четырёх лет в Рудниках я уже очень хорошо умел и читать, и писать, в то время как этот приветливый тупица по-прежнему плохо справлялся и с тем и с другим.

«Вы разожгли мои чресла», – прочитал я, стараясь не спотыкаться на заляпанных кляксами и полных ошибок каракулях на пергаменте, который он мне передал. «Ваши губы словно…», – я помолчал, просматривая несколько слов, которые были тщательно зачёркнуты сердитым пером, – «… два вкуснейших алых кусочка лучшего мяса».

Я опустил пергамент и, приподняв бровь, взглянул на лорда Элдурма. Он стоял, скрестив руки, у окна своей верхней комнаты – самой высокой точки замка – и задумчиво чесал пальцем похожий на наковальню подбородок. Пускай умом и очарованием он и напоминал отхожее место, но струящиеся светлые локоны и изящные черты лица отлично подходили образу героического рыцаря, которым он так стремился стать. Впрочем, его попытки добиться расположения прекрасных дам были далеки от идеалов исполнителей баллад.

– Слишком…? – начал он, подыскивая верное слово.

– Вычурно, – предложил я. – Милорд, возможно лучше подойдёт: «рубины на атласной подушке».

– Да! – Он кивнул, и восторженно хлопнул крупной рукой по столу. – Клянусь мучениками, Писарь, восходящая Сильда не зря так хорошо о тебе отзывалась. Пускай в глазах Короны ты разбойник, но для меня ты лучший поэт королевства.

Он громко и от души рассмеялся, что нынче случалось часто. Он был удивительно весёлым для человека, который всю свою взрослую жизнь управлял одним из самых несчастных и презираемых мест во всём Альбермайне. Иногда мне больно думать о его дальнейшей судьбе, но потом я вспоминаю неизменно высокую гору трупов перед воротами, которую увозили каждый месяц, и тогда его судьба печалит меня меньше.

– Рад, что могу быть полезен, милорд, – сказал я, положив пергамент, и потянулся за пером. – Могу я узнать полную форму обращения к леди?

– Леди Эвадина Курлайн, – произнёс лорд Элдурм, и его серьёзное выражение сменилось задумчивой тоской. – Роза Куравеля.

– Милорд, это официальный титул?

– Сам по себе нет. Но её фамильный герб – чёрная роза, поэтому, думаю, это ей должным образом польстит, не так ли?

«Даже безмозглый бык может хоть раз в жизни попасть, куда надо», – подумал я, одобрительно склонив голову.

– Несомненно, милорд. – Я обмакнул перо и принялся выводить буквы. Ровные строчки быстро и точно появлялись на пергаменте.

– На мой взгляд, Писарь, – сказал его светлость, – ты пишешь даже лучше восходящей.

– Она – великолепный учитель, милорд, – ответил я, не отвлекаясь от насущной задачи. Это был мой первый визит в эту комнату, на самом деле даже первый раз в замок, хотя мои навыки уже обеспечили мне до сего дня несколько кратких выходов за ворота. Мало кто из охранников умел читать, а те, кто умел, плохо писали. Взяться за писарские обязанности для гарнизона было первой уловкой восходящей Сильды чтобы добиться преференций для своей паствы. А теперь, когда её колени всё сильнее и сильнее протестовали против необходимости взбираться к воротам, эта обязанность пала на меня, вместе с новым именем. Для Сильды, Тории и остальных я так и остался Элвином, бывшим подельником легендарного Декина Скарла, искупившим свою вину. А для охранников, а теперь и для этого знатного дурня, я был просто Писарем.

– Позвольте предложить, милорд, – сказал я, написав формальное приветствие, – «Знайте, что вы разожгли пожар в моём сердце», возможно, будет более… прилично, чем упоминание чресл.

– Верно, – согласился он, чуть потемнев лицом. – И, пожалуй, умно. Её жуткий папаша наверняка прочитает его прежде, чем оно окажется поблизости от её изящных ручек. Да и сама леди определённо набожная.

Хотя мои уши всегда жадно ловили любую информацию, от которой можно получить преимущества, я всё же удержался от вопроса об этом жутком папаше и его чувствах по отношению к потенциальному зятю. «Слуга», как много раз предупреждала меня Сильда, «должен знать своё место, Элвин. А ты сейчас слуга, по крайней мере, пока не наступит день нашего избавления».

Я был не единственным слугой, кого взяли из числа людей, трудившихся на Рудниках. Большинство горничных, управляющих и поваров, обеспечивавших бесконечные нужды действующего замка, были каторжниками. Дни они проводили над землёй, но с наступлением ночи их всегда загоняли обратно за ворота. Я очень много слышал о жестокостях отца сэра Элдурма, во время ужасного правления которого регулярно пороли, в том числе и до смерти, и заставляли симпатичных пленниц становиться шлюхами для охранников. Его сын установил куда менее суровый режим, в значительной степени внушённый восходящей Сильдой, которая знала его с детства. Впрочем, его сравнительно просвещённое отношение не допускало никаких послаблений в ритуализированных запретах, управлявших жизнью Рудников – как для узников, так и для охраны. У семейства Гулатт особым предметом для гордости было то, что они ни разу не позволили сбежать ни одному заключённому, и сэр Элдурм не собирался нарушать традицию. И он не стал бы благосклонно смотреть на слишком любопытного писаря, как бы красиво тот ни писал.