Она пошла по туннелю, а я за ней следом, как собака, которая бежит за своим хозяином. Не знаю, сколько я за ней шёл, ловя каждое слово, что она могла сказать. Даже в самые безвольные моменты в компании Декина я не испытывал такой отчаянной потребности в одобрении, или, точнее, как я понял позднее, в отпущении грехов.

Шахта в итоге привела нас в комнату, размеры которой скрывала полная тьма, пока факел Сильды не осветил гранитные стены. Они поднимались на высоту по меньшей мере в два десятка футов и пропадали во мраке, и только долгое эхо от наших шагов говорило о поистине впечатляющем пространстве.

– Добро пожаловать в Святыню мученика Каллина, – сказала Сильда, прикоснувшись своим факелом к другому, державшемуся на стене с помощью грубой железной скобы.

– Каллина? – спросил я. Это имя отозвалось в моей памяти, но подробностей на ум почти не приходило. Я помнил, как Конюх несколько раз бормотал это слово, особенно в поздний час, когда сидел уставший и рассерженный на неблагодарную и невосприимчивую публику.

– Ты не знаешь его историю? – спросила Сильда, насмешливо покачав головой, и пошла зажигать второй факел. – Меня всегда удивляло, что те, кто мог бы извлечь больше всего пользы из примера мученика Каллина, знают о нём меньше всех.

Она двинулась дальше и зажгла ещё три факела, свет которых осветил большую часть помещения. Стены из гладкого и грубого камня по обе стороны от нас арками поднимались в безымянную темноту, напомнив мне более богато украшенные святилища Ковенанта. Между стенами заключалось пространство шириной по меньшей мере в полсотни шагов, и его пределы скрывала темнота.

– Да, – согласилась восходящая, снова демонстрируя поразительную способность проникать в мои мысли, и добавила: – Удивительно, как такой идеальный собор могла по чистой случайности изваять рука природы, если хоть что-то в этом мире можно назвать по-настоящему случайным. Будь добр, взгляни сюда.

Она подошла к гладкому участку камня, где мерцали тени вокруг того, что я поначалу принял за непрактично маленькую дверь. Подойдя ближе, я увидел, что на самом деле это в стене вырезали альков. Даже на свой неопытный взгляд я мог сказать, что руки, создавшие это, обладали настоящим мастерством – идеально плоское основание и элегантно изогнутые стороны. На это основании стоял маленький глиняный сосуд с крышкой.

– Священники других святилищ стараются заставить свои алтари любыми реликвиями, до которых только могут дотянуться, – сказала Сильда. – Многие из них, если не большинство – подделки, созданные, чтобы обмануть священников, жаждущих завлечь побольше паломников. Но здесь нам нужна лишь одна реликвия для нашего алтаря, ибо мученик Каллин был человеком, который научился избегать коварства богатств.

Установив факел в пустую подпорку у алькова, она подняла крышку сосуда.

– Узри, Элвин, – сказала она, отступив на шаг и поманив меня вперёд. – Священная реликвия мученика Каллина.

Прежде я ни разу не видел настоящей реликвии. Мои визиты в разные святилища Шейвинской Марки предпринимались исключительно в целях воровства. Если бы я на самом деле вошёл в святилище мученика Стеваноса, то дюжина, если не больше, костей, полоски содранной заживо кожи и почерневшие одеяния, украшавшие алтарь, несомненно произвели бы куда больше впечатления, чем-то, что я увидел сейчас.

– Шек? – спросил я, с сомнением глянув на восходящую, а потом снова перевёл взгляд на единственную медную монету в сосуде.

– Именно так, – сказала она. – Можешь посмотреть, если хочешь.

Я помедлил, а потом протянул руку к сосуду. Каким бы неверующим я ни был, если прожить всю жизнь под воздействием учения Ковенанта, то перспектива на самом деле прикоснуться к настоящей реликвии покажется устрашающей. Но когда я сбросил монету на ладонь, на меня не снизошло никаких видений Серафилей, и их благодать не затопила мою душу. Я почувствовал только холодок металла и увидел всего лишь маленькую монету, каких бессчётное количество просочилось через пальцы за мою насыщенную и неблагоразумную жизнь. Подняв монету на свет, я увидел, что голова, отчеканенная на одной стороне, отличается от обычной чеканки Короны. На нынешних шеках красовалась либо голова короля Томаса, либо его отца, по слухам более солидного короля Матиса Четвёртого. Ещё необычнее было то, что здесь отчеканили голову женщины.

– Королева Лиссель, – сказала Сильда, глядя, как я рассматриваю монету. – Единственная женщина на троне из династии Алгатинетов. В те дни керлы называли её «Кровавая Лисс», поскольку сердце её не отличалось милосердием.

– Сколько лет этой монете? – спросил я, поворачивая монету в свете факела. На реверсе были отчеканены цифры, но слишком мелкие, не различишь.

– Я бы сказала, прошло почти два столетия с тех пор, как эту монету отчеканили, и в итоге она попала в кошелёк Каллина. Он сказал, что это единственная монета, которую он заработал, и потому её одну он будет хранить. Понимаешь, Каллин, как и ты, большую часть жизни был разбойником. Истории о его искуплении сильно разнятся, поскольку его свиток был написан неумелой рукой, а переписывали его ещё менее умелые. Однако известно, что, получив видение Второго Бича, он прекратил злодействовать и исходил Альбермайн вдоль и поперёк, проповедуя свои предостережения. «Истинно говорю вам, что Бич заберёт богатых, но пощадит бедных, если они откроют сердца свои Ковенанту», – сказал он. «Чтобы познать спасение, надо познать нищету».

Хотя слова Сильды показались мне не менее властными, чем её взгляд, моя склонность к цинизму никуда не делась:

– Сомневаюсь, что для него это хорошо закончилось, – сказал я, напряжённо ухмыльнувшись. А восходящая лишь улыбнулась чуть шире.

– Отнюдь, в своих странствиях Каллин собрал множество последователей, – сказала она. – В какое-то время за ним ходило больше двух тысяч человек. А точнее, две тысячи керлов. Люди благородных кровей оставались одинаково глухи к его посланию и очень недовольны тем, что так много подданных оставляют свои фермы и ходят за босоногим вором, который никогда не мылся и проповедовал, что владение землёй является мерзостью в глазах Серафилей.