Я открыл книжицу и обалдел. Нет… Ну, может быть, наших прабабушек по такому чину и сватали… Но мои попытки доказать Хагену, что это… мнэ-э-э… слегка устаревшая информация, вызвали только бурное сопротивление. Он очень хотел, чтобы всё происходило по правилам. По прописанным в книжечке.

Я (который раз за это утро!) потёр затылок. Хотя больше всего хотелось в лоб себе со всего маху врезать. Или Хагену, мда. Подумал. Ткнул Хагена сапогом в носок начищенного до блеска сапога:

— Целовались хоть?

— Я прошу вас, фрайгерр Коршунов!.. — вспыхнул Хаген.

— Да чего вскинулся-то? А то вдруг мы притащимся такие нарядные, а она нам — от ворот поворот? И вообще, мы на «ты» договорились. Так чего?

Он помялся.

— В щёчку только. Но она связала мне шарф для Арктики. И вышила платочек…

— М-гм. Ну, уже неплохо. Ладно, сиди.

Я сходил к себе, нарядился в полную парадку, с медалями, саблей — как полагается. По сапогам тож ещё раз ваксой прошёлся. Ну, можно двигать.

Вышел к Хагену.

— Букет-то купил?

— А про букет тут ничего не написано…

— Да ядрёна колупайка! Как свататься-то без букета?!

— А… Я кольцо купил и шаль шёлковую…

— Шаль! Ну, допустим, в качестве подарка — ладно. А букет… О! Знаю я!

В оранжерейке, связывающей новый и старый дома, матушка высадила цветы. Всю зиму там было тепло, и кустики роз дружно зеленели, а к Пасхе покрылись мелкими душистыми розочками. На пару белых кустов я варварски и покусился, срезав девять веточек. Обвязал розовой атласной ленточкой из комода.

— Пойдёт! Уж всяко лучше, чем с пустыми руками. Держи!

Почему-то все эти приготовления привели Хагена в этакое предобморочное состояние. Я вложил букет в его неожиданно холодные пальцы и ободряюще похлопал по плечу:

— А ну, давай не ссы! Не страшнее боя против Стального Ветра!

— Да уж как сказать… — пробормотал Хаген, но дышать начал активнее. Даже где-то слишком.

Так мы и вошли в большую столовую — Хаген с букетом и я с книжечкой (убейте меня, я столько за раз выучить не смогу!).

— Ну вот! А мы уж хотели за вами идти узнавать — не случилось ли чего… — начала матушка и осеклась, поскольку я, во всём своём парадном великолепии, прошествовал к камину (печка при магическом контуре не шибко-то и нужна была, но маманя любила иногда поглядеть на открытый огонь). Сейчас камин, понятное дело, стоял холодный, но я, в строгом соответствии с инструкцией, протянул к зеву топки руки, как бы греясь. Хаген тем временем (тоже по инструкции) встал, привалясь к дверному косяку, а я начал:

— У вас товар, у нас купец!

— Ох ты ж! — ахнула маманя.

А я заглянул в книжечку и бодро продолжил:

— Прослышали мы, что у вас есть золото колечко, а у нас к нему — серебряная сваечка!

Серафима смотрела на нас круглыми глазами, а Марта вообще ничего не могла понять. Батя тихо усмехался в усы, зато маманя — как начала чесать, как по писаному! Я только и успевал ей ответы подходящие в книжечке находить. Наконец дошли до прямых вопросов. Дескать, готовы ли они девицу-красу ненаглядную доброму молодцу отдать? И тут маманя говорит:

— А мы сейчас её и спросим. — И обернулась к Марте, которая смотрела на всё как на непонятный спектакль. — Что, Марфушенька, как тебе добрый молодец? — маманя ткнула рукой в Хагена. — Хорош ли жених или другого будем поджидать?

— Жених? — пролепетала Марта и покраснела, натурально как маков цвет.

— А чего ж? — картинно удивилась маманя. — Или ты век бобылкой вековать собираешься?

Я думал, что Марта сейчас подскочит да убежит совсем. Но она, потупив глазки в стол, сказала:

— Хорош.

Вот тут пошла радость, ликованье, благословленье иконами, которые (оказывается) маман давно уж заготовила, Марте колечко одели, шаль шелковую накинули, букетик вручили — да по рюмочке-другой за это дело приняли. Матушка, конечно, опознала в цветочках свои розы, и шутливо толкнула меня в бок:

— Ох, Ильюшка, хулиган-разоритель! Но для такого случая — прощаю.

Теперь осталось день венчанья у батюшки назначить, и желательно б поскорее, покуда у нас Пасхальные каникулы не закончились.