Островский начинал, как и все, с ведения разных мелких дел: воровство, потасовки, проституция, скупка и продажа краденого, иногда доставалось что и покрупней — разбой и организованные грабежи, даже убийства пару раз. Но, получив старлея, Севка, можно сказать, взлетел — был переведён приказом Невзорова в группу по борьбе с наркотиками.

— Молодец. Вижу, работал, — полковник Невзоров, уткнувшись близорукими глазами в подробные Севкины отчёты, водил для верности скрюченным пальцем по убористым строчкам.

Дилеров Сева брал пачками, не жалел, доставалось и обычным наркоманам, в основном желторотым юнцам, которых накрывали при очередной облаве в каком-нибудь вонючем заброшенном отсеке, обдолбанных и пускающих пузырями мутные от холодка слюни.

— Молодец, старлей, — повторял Невзоров, устало прикрывал глаза и из-под век внимательно поглядывал на Севу. — Притон накрыл, это хорошо. Опять нам шантрапы пузатой полные камеры набил. Младший состав работой обеспечил. Да ты не горячись, старлей, не горячись, остынь, — полковник по-дружески улыбался, видя Севино возмущение. — Просто мозгами пораскинь, а они у тебя, старлей, есть. Ну накрыл ты притон, взял трёх дилеров и пять кило этой дряни. И этих торчков малолетних ещё до кучи, за которыми завтра мамаши кудахчущие прибегут. А дальше? Ну?

Что дальше, старший лейтенант Островский не знал, потому и перетаптывался на месте, недовольно глядя себе под ноги.

— Шире надо смотреть, Сева, шире. Ведь за ними кто-то стоит. Тот, кто наладил производство, кто создал сеть распространителей. Ты сейчас эту шантрапу пузатую прихлопнул, а они молчат. Ведь молчат же? То-то и оно. А если бы ты умнее себя повёл, не стал бы сразу рейды устраивать, а наладил бы слежку, то глядишь, и покрупнее бы что попалось. Вся эта шелупонь, они же так, поверху плавают. А вот кто это всё организовал — это большой вопрос. И наша с тобой, старлей, работа не с автоматами по притонам бегать, да девок продажных пугать, а вычислить того, благодаря кому всё это у нас цветёт и пахнет.

И Сева слушал полковника, мотал на ус. Учился. Где-то сидел главарь — тот, кто сплёл эту сеть борделей, кабаков, наркопритонов. Кто построил всю эту систему. Кто умело дёргал за ниточки, сам оставаясь при этом в тени.

К этому кому-то Сева подбирался медленно, год за годом, взрослея, меняя звания и набираясь опыта. Методично опрашивал каждую мелкую сошку, собирал по крупицам информацию, составлял своё досье. Он не торопился. Он знал, что однажды выйдет на главаря. И вышел. Вот только взять никак не мог, потому что с одной стороны этого противостояния стоял тогда уже полковник Островский, начальник следственно-розыскного отдела, а с другой, ни много ни мало, член Совета — Литвинов Борис Андреевич.

Три года назад Островский решился.

Пошёл на приём к генералу Ледовскому, вывалил перед ним три распухших папки, стал сначала медленно, потом, всё больше увлекаясь и горячась, раскладывать перед Алексеем Игнатьевичем собранные факты и доказательства. Ему казалось, что он убедителен и логичен. И что генерал даст добро — всё, что накопилось у полковника, уже вполне тянуло на арест зарвавшегося члена Совета.

— Что предлагаешь, полковник? — коротко спросил Ледовской, когда Сева закончил свой доклад.

— Надо брать и прижимать. Несколько допросов, и я уверен, что я его расколю, — уверенно ответил Островский.

Ледовской вздохнул, взял из папки один из документов, повертел в руках и отложил.

— Вывернется, — припечатал он. — Ты пойми меня, Всеволод Ильич, я про эти Литвиновские штучки давно догадывался, ещё с прежним начальником твоим к нему подбирались. Да всё никак ухватить не могли. И тут тоже — не можем. Пока не можем.

— Но, товарищ генерал, ведь очевидно же… всё указывает на него.

— Всё да не всё. Птицу такого полёта, как Литвинов, надо брать, имея на руках железобетонные доказательства. Такие, чтоб били прямо в самое яблочко. Есть у тебя такие?

— Будут! — пообещал Островский.

— Вот когда будут, тогда и приходи. И ещё, полковник, ты аккуратнее. Борис Андреевич опасность чует, как хищник кровь жертвы. Ты его не спугни своим рвением. Заподозрит что, может и первым ударить. Так что давай, Всеволод Ильич, работай. Рано или поздно этот хитрый лис проколется, сделает ошибку. Слишком зарываться стал в последнее время. А мы подождём. И тогда уж наверняка ударим.

И хотя тот разговор с генералом и оставил у Севы двойственное впечатление, но Ледовской в итоге оказался прав — Литвинов прокололся…

— Полковник Островский! Приказываю немедленно арестовать Литвинова Бориса Андреевича. По обвинению в государственной измене, организации фальшивого карантина и попытке массового убийства людей.

Прозвучавшие из телефонной трубки слова стали закономерным финалом многолетней истории. Ледовской ещё не договорил, но Сева уже и так знал: это всё, теперь — точно всё.