— Да, служебка действительно попала к Марковой, — подтвердил он. — Я был у Ирины Андреевны где-то час назад, может, чуть меньше. И мне об этом рассказал Шура. Маленький мальчик, ты его, наверно, видела, там в приёмной.

— Этого больного урода? — тут же вскинулась Вера. — Конечно, видела! Его лечить надо! Принудительно!

Верина реакция была настолько сильной, настолько яркой, что Мельников не смог сдержать удивления. Он уставился на Веру, глаза её были злыми, а губы тряслись. Олег понимал, что Шура Марков вряд ли производит на людей благоприятное впечатление, скорее уж наоборот, но чтобы так. Впрочем, спрашивать у Веры, что конкретно её вывело из себя, не пришлось — девочка сказала сама.

— Этот гадёныш ловит мух, сажает их в коробки, а потом отрывает им крылья. По этому малолетнему садисту психиатрия плачет. Карательная. И он мне этими своими мухами в лицо тыкал. И ещё серёжка моя как-то у него оказалась, в одной из коробок, и мухи по ней…

— Серёжка? Твоя серёжка? — Мельников уже мало что понимал.

— Ну да. Вот она… а чёрт, — Вера сунула руку в карман юбки, негромко выругалась, достала оттуда то ли влажный платок, то ли салфетку. — Это я этому дебилу компресс делала холодный, меня Маркова заставила, — пояснила она. — Я как раз и ходила в туалет эту тряпку мочить, а когда вышла, увидела военных и так перепугалась, что, видимо, на автомате её в карман себе сунула. Теперь юбка ещё мокрая.

Вера с брезгливостью оглядела влажное пятно, провела рукой, очевидно, пытаясь нащупать что-то в кармане, не нашла и встряхнула салфеткой. Под ноги Олегу покатилось что-то блестящее. Он нагнулся и с удивлением поднял серёжку, маленькую снежинку с нежно-голубой капелькой бриллианта в обрамлении сине-васильковых сапфиров — точно такие же он видел несколько минут назад в ушах Анжелики. И почти сразу Олег вспомнил другое.

Тот вечер у него дома, когда Вера, испуганная и подавленная, рассказывала им с Соней о том, что видела в квартире Савельевых. Девочка сидела на диване и задумчиво теребила серёжку — эту самую серёжку, что Мельников держал сейчас в руках, точнее, её пару. Ведь второй серёжки в ухе девочки не было.

— Это твоя серёжка? — опять спросил он, чувствуя себя совершенно глупо.

— Моя. Я её потеряла в квартире Савельевых, в тот день, когда Ставицкий схватил Нику.

— Получается…

Олег хотел сказать, что Караев с Марковой ошиблись. И теперь стало понятно, почему: у Анжелики Бельской были точно такие же серёжки. Откуда взялось похожее украшение у Веры, оставалось только догадываться, да это сейчас и не имело никакого значения. Вот только Анжелика… она ведь не отрицала, что потеряла серёжку. Перестраховывалась? Или что-то другое? Олег чувствовал, что ещё больше запутывается.

— Да бог с ней, с серёжкой этой, — Вера скомкала влажную салфетку, которую всё ещё держала в руках, и бросила её на скамейку рядом с Мельниковым. — Это всё ерунда. Нам, Олег Станиславович, сейчас Долинина предупредить надо. О военных этих. Про служебку рассказать, и… чёрт, Ника же в опасности! И Сашка! А мы тут с вами только время зря теряем!

Она уже была готова сорваться с места, но Олег, быстро приподнявшись, схватил её за руку.

— Вера, не торопись. К Нике мы уже не успеем. Караеву стало известно, где она, где-то час назад. Не думаю, что он стал медлить. А что касается полковника Долинина… я хотел его предупредить, но через Алину у меня не получилось — её отослала куда-то по работе Маркова, а сам я… Похоже, за мной установлена слежка. Вчера меня схватили люди Караева, продержали ночь в камере, а сегодня неожиданно отпустили.

— Вас? — ахнула Вера.

— Меня. Насчёт слежки я могу ошибаться, конечно, но при попытке пройти через КПП, я заметил там одного из военных Караева. И не стал рисковать.

Слова прозвучали жалко, точно он оправдывался, но Вера всё поняла.

— Вы правильно сделали. Они бы вам сели на хвост и мигом бы вышли на Долинина.

— Вот и я так подумал, — Олег попытался улыбнуться. — А насчёт Саши… Алекса Бельского, его же так теперь зовут? Так вот, насчёт него можешь не беспокоиться. Я предупредил его мать, и она…

— Мать? Какую мать? Она же на шестьдесят пятом.

— Почему на шестьдесят пятом? Я говорю о Бельской. Анжелике Юрьевне. Министре юстиции. Она ведь его мать…

— Она? — возмущенно перебила его Вера. — Да какая она мать! Она Сашку терпеть не может. Ей его навязали. Нет, вид-то она, конечно, делает умело, только всё врёт. Она же насквозь лживая, Олег Станиславович, вы что не видите?

Он не видел.

Именно то, что Вера сейчас почти выкрикнула ему в лицо, именно этого он не видел. Лжи. Фальши. Хитрости. Изворотливости. Он не видел. Рассказывал Анжелике про Сашку, про Нику, про больницу на сто восьмом, глядел — и не без удовольствия глядел — на милое точёное личико, на тонкие пальчики, перекручивающие нитку жемчуга, на пепельные, немного кукольные локоны, слушал её голос, в нежную мелодию которого так органично вплетались смятение и беспомощность. И только один раз он запнулся. Всего один раз. Когда поймал взгляд её синих глаз, отражающийся в зеркале. Тот самый взгляд, что он однажды уже видел. Видел у женщины, которая, не обращая внимания на сидевшего рядом ребёнка, её собственного ребенка, сказала: «Где я должна подписать? Давайте, я всё подпишу!»

Вера продолжала горячо говорить — про Анжелику, про Сашу, который «вообще-то Поляков, а вовсе никакой не Бельский», и что настоящая мама у него на шестьдесят пятом, и что… Олег слушал и не слышал, с ужасом понимая свою ошибку.

Как же слеп он был. Как слеп! А ведь царапало, мешало то, что Анжелика солгала ему при встрече, и все эти мелочи, странные паузы, даже то, что его так торопливо выставили за дверь — всё казалось теперь неестественным и подозрительным.

— Да ладно, Олег Станиславович, — Вера оборвала свою гневную проповедь. — Теперь-то уж чего. Дело сделано. Главное, что Саши сейчас в приёмной нет. Но вот если он там появится… А знаете что, — Вере, видимо, пришла в голову какая-то мысль. Она даже просияла. — Я кое-что придумала. Вы к Долинину сами пойти не можете, это факт. Поэтому пойду я!