«Может быть, она в шоке?» — подумал Олег, пытаясь найти хоть какое-то объяснение.

— Где бумаги, которые я должна подписать? — настойчиво повторила она.

— Светлана Антоновна, вы… а отец девочки… — Олег не понимал толком, как себя вести.

— Нет у неё никакого отца, я одна её тянула, — отмахнулась Светлана Антоновна. — Был да сплыл папаша. Одну меня оставил с довеском. Ни личной жизни, ни карьеры… а тут ещё и это… болезнь…

— Послушайте, — Олег решился.

Он никогда сам такого не делал, обычно тяжёлых пациентов направляли к нему проверенные врачи, а дальше он уже сам переправлял их в подпольную больницу Анны Бергман, но тут, то ли эта странная, сбивающая с ног реакция матери, то ли рыдающая Дарья Александровна, с которой ему ещё предстояло серьёзно поговорить, то ли маленькая Лиля, сжимающая худенькими ручонками своего любимого медведя — а скорее всё вместе, — подвигло его на этот шаг. И Олег быстро заговорил, понизив голос:

— Выздоровления, конечно, мы не обещаем, это невозможно, но есть одно место, где за девочкой будет хороший уход, и где мы сможем максимально облегчить все страдания. Вы сможете её навещать там. Пусть это всего несколько месяцев, может, даже недель, но она ещё сможет жить…

Светлана Антоновна непонимающе смотрела на него.

— Это, наверно, противозаконно. То, что вы предлагаете, — наконец произнесла она, и в равнодушном взгляде мелькнуло подозрение. Олег даже не знал, что страшнее: холодное безразличие, с которым эта женщина смотрела на него, или опасение, что ей придётся отвечать за какие-то противоправные действия.

— Вы подпишите все требуемые правительством бумаги, — Олег постарался взять себя в руки, хотя и чувствовал, что голос его подрагивает. — То есть к вам не возникнет никаких вопросов. Это я вам обещаю. А остальное мы берём на себя.

Светлана Антоновна задумалась. Маленькая Лиля затянула свою колыбельную, но тут же осеклась под резким взглядом матери.

— Ну, если вы считаете, что так будет лучше, — она снова звонко щёлкнула замочком своей модной сумочки. — Что ж… я не возражаю.

***

Олега отпустили.

Вернулся сутулый Ульянов, отдал Олегу пропуск, извинился, даже не пытаясь как-то скрасить сухие казённые фразы — лейтенанту было не до политеса, он ещё больше морщился и уже почти не отрывал руки от лица. В другое время Олег настоял бы на том, чтобы лейтенант отправился в больницу или хотя бы в дежурную медсанчасть, но сейчас ему было не до этого. Стрелки часов показывали двадцать минут первого, начало обеденного перерыва, но, чем чёрт не шутит, а вдруг он ещё успеет. Застанет Алину.

Ноги опять привычно понесли его наверх. Первый пролёт, третий, пятый, длинный коридор жилой зоны, пятачок пустой спортивной площадки, и вот уже впереди сияющий аквариум офисных помещений — здесь на верхних этажах любили стекло и свет. И зелень. На Надоблачном уровне она была повсюду.

Олег бежал, и мысли бежали вместе с ним. Его очередной арест и очередное освобождение (не сильно ли много за несколько часов), Анжелика Бельская, выбивающаяся из общей картины деталь (врёт? зачем?), добродушный охранник, разворачивающий пакет с бутербродами (все мамы любят своих детей), безучастное лицо женщины, которую он видел всего один раз в жизни: всё это казалось совершенно невзаимосвязанным, но тем не менее (Олег это чувствовал) связь была, как между кусочками головоломки, смешанными в кучу детской рукой.

Он сам не заметил, как наткнулся на Веру Ледовскую, — девочка вылетела на него прямо из дверей, за которыми начинались офисы секретариата административного сектора, — и чуть не сшиб её с ног. Успел только подумать: «Она-то что там делала?» и машинально попридержал за рукав, иначе Вера бы точно упала.

— Вера, я тебя не ушиб? — он участливо заглянул ей в глаза.

Столкнулись они не больно, но воспитание или то, что Ставицкий принимал в нём за врожденный аристократизм, не позволяло просто так пройти мимо.

— Извини, я был неловок. Всё хорошо?

— Хорошо, — буркнула Вера, мягко высвобождая руку. — Я тороплюсь, простите.

Олег отпустил девочку, но что-то в лице Веры ему не нравилось, что-то настораживало, какое-то смятение и растерянность. Он не очень хорошо знал Веру Ледовскую, можно сказать, почти совсем не знал, но за те несколько раз, что он сталкивался с ней, у него сформировалось представление об этой девушке, как о решительном и мало сомневающемся человеке. Возможно, причиной тому было внешнее сходство с покойным генералом Ледовским, а может сыграли роль слова Стёпки: тот, как-то рассказывая какую-то историю из школьной жизни и, упомянув Веру, смеясь, сказал: