— … спят медведи маленькииии, спят медведи средненькииии…

Женщина заметила его, моментально среагировала, дёрнула девочку за рукав и прошипела:

— Да замолчи уже наконец. Надоела, сил никаких нет. Скулит и скулит.

Девочка тут же замолчала, только ещё крепче вцепилась в игрушку.

— Добрый день, — поздоровался Олег. — Вы — Смирнова Светлана Антоновна?

Женщина с готовностью кивнула и вопросительно замерла, выставив вперёд острый подбородок. Олег сделал жест рукой, приглашая её с ребёнком в кабинет.

Ему не нравилось, как эта женщина обращается с девочкой, его покоробило и это её шипенье — надоела, скулит и скулит, — и то, как она бесцеремонно сдёрнула девочку с кушетки и подтолкнула к двери кабинета, да и сама женщина, худая, с завитыми осветлёнными волосами (Олег знал, что это стоит недёшево), с яркой модной сумочкой в руках, ему была неприятна. Но он понимал, что всё это может быть не более, чем маской, защитной реакцией. Матери, чувствующие беду материнским сердцем, ведут себя по-разному: кто-то рыдает, кто-то застывает, не в силах вымолвить ни слова, кто-то мобилизуется, кто-то, не умея сдержать себя, срывает злость на близких и часто на собственных детях. Эта, видимо, была из последних.

О страшном диагнозе дочери Светлане Антоновне должна была сообщить лечащая врач девочки — сама ещё девчонка, вчерашний интерн, которую Олег взял к себе в больницу несколько недель назад.

— Успокойтесь, Дарья Александровна! — строго выговаривал Олег, стараясь не глядеть в опухшее от слёз девичье лицо. — Вы — врач, а врачу да, иногда приходится сообщать и такие неутешительные известия. Это часть нашей работы, и вам придётся этому научиться.

Перед ним на столе лежали результаты анализов и заключение лаборатории. Лейкемия. Четвёртая стадия. Всё уже слишком запущено… слишком.

— Да, я понимаю… я знаю, что должна, — Дарья Александровна шмыгнула носом, превращаясь на его глазах в просто девочку Дашу. — Но я не могу. Не могу! Эта Лиля, Лилечка, мы её в отделении фонариком зовём, она же светится изнутри и ласковая, как котёнок. А я… а мне… не могу я, Олег Станиславович…

Он понимал, что эта молодая женщина, что сидела перед ним, то и дело утирая ладонями слёзы, должна собраться, пересилить себя, иначе, какой к чёрту из неё врач, понимал, но вместе с тем видел, что в таком состоянии, допускать её к матери больного ребёнка никак нельзя. Сейчас нельзя.

— Сидите здесь и ждите меня, — Олег поднялся, собрал со стола бланки анализов. — Матери девочки я скажу сам, но потом… потом я вернусь, и мы с вами серьёзно поговорим.

Уже на выходе, краем глаза, он заметил, как она ещё больше сгорбилась, втянула голову в плечи, уткнувшись глазами в пол.

— Светлана Антоновна, мы получили результаты анализов вашей дочери, — Олег с усилием отвёл взгляд от ярко-розовой сумочки. Женщина, едва усевшись на стул, выставила эту сумочку перед собой, словно защищалась. — К сожалению, результаты очень неутешительные.

Он оторвался от разложенных перед ним листков, от толстой медицинской карты, которую захватил с собой из регистратуры, взглянул в худое бледное лицо женщины. Оно было даже привлекательным, узкое, чуть островатое, в обрамлении мелких высветленных кудряшек, но всё портило злое колючее выражение зеленовато-карих глазах.

— Диагноз подтвердился? — женщина нервно щёлкнула замочком сумочки, и от этого резкого звука Олег непроизвольно вздрогнул.

— Да, подтвердился. Это четвёртая стадия, и болезнь стремительно прогрессирует. Боюсь, что…

— Где я должна подписать? — оборвала его Светлана Антоновна.

Олег слегка поперхнулся.

— Подписать? — переспросил он.

— Ну да… её же, — она бросила быстрый взгляд на девочку, которая, прижав к себе своего потасканного медведя, с любопытством разглядывала кабинет Олега. — Её же в соответствии с Законом… Я должна поставить свою подпись? Давайте, я всё подпишу.

С такой реакцией он столкнулся впервые. Нет, некоторые замыкались, пытались отгородиться от страшных вестей, но чтоб вот так…

— Подождите, — Олег с удивлением всматривался в глаза матери. Матери, которой только что сообщили, что её дочь умрёт. — Безусловно, случай тяжёлый. И готовиться надо к самому худшему, но…

Он потерялся.

— Да я всё понимаю, не беспокойтесь. Закон предписывает в таких случаях немедленную эвтаназию. Мне её прямо сейчас тут оставить?