Надо же — «мы».

Стало слышно, что дождь за окнами усиливается.

— Не слишком ли велик риск? — упрямо повторила я.

— Велик. Но, возможно, кто-то непомерно нагл.

— Или торопится, — повторила я слова ректора. — То есть мы можем идти либо от мотива, либо от способа.

— Возможно, с более сильным даром можно преодолеть магическую защиту на замке, — ректор неопределённо пожал плечами. — Это у вас семейное?

Я тоже пожала плечами.

— Лучше бы пошли в карманницы, — внезапно выдал Миар. — Чем… вот так.

— Что вас не устраивает? — не выдержала я. — Чем я отличаюсь от тех многочисленных женщин, что скрашивали ваше одиночество? Или вы и ими брезговали и занимались с ними любовью, зажимая нос и зажмуриваясь?

Ответа я не ждала, но ответ последовал.

— Вы ещё слишком юная, — неожиданно ответил Миар. — У юности своё особое очарование. Знаете, лада Эрой, почему браки принято заключать в юности?

— Потому что молодой жене проще… ммм… вынашивать детей? — мрачно предположила я. — Это же очевидно.

— Когда-то это было действительно так, но не теперь. Поверьте, вы и через десять лет их выносите прекрасно, и через пятнадцать, с нашим-то уровнем целительства. Дело в том, что когда айганы — вы именуете их демонами — привнесли магию в открытый ими мир, то неизбежно стали заключаться и межрасовые брачные союзы. Айганы и люди оказались неожиданно неплохо совместимы, юные непорочные девицы принимали магию айганов и были способны передать её детям. Вот тут, — он вдруг мягко коснулся моего запястья, провёл пальцем невидимую линию, задирая рукав академического платья почти до локтя, — появлялась серебряная дагара, отметка нерушимого союза и благословения изначальных, духов Бездны, безумно красивая. Она бы так вам пошла.

От этого прикосновения пальцев к запястью, и выше — по тончайшим голубым венкам — неожиданно онемели кисти. Оно было таким…

Интимным. Чувственным.

Меня испугала собственная реакция. Я знала, на что иду, что меня ждёт, но не собиралась терять при этом голову. Этого ещё не хватало! Раньше, напрашиваясь на поцелуй, даже стоя перед верладом Лестарисом в одном нижнем белье, я сохраняла здравость, во всяком случае, старалась её сохранять. И вдруг — совершенно неожиданно и непредсказуемо — поплыла от невинного жеста.

Что за чушь он несёт? Совсем с катушек съехал со своей алхимагией.

— Дагара уникальна, — тихо продолжал ректор. — Двух одинаковых рисунков не бывает. Говорят, что в её образе скрыто предсказанное паре будущее… — и внезапно он резко отнял руку и засмеялся. — Забавная сказка, верно?

— Верно, — сердито одёрнула я рукав. — Детишкам должна понравиться. А наоборот?

— Что — наоборот?

— Если айганка заключала союз с человеком, она тоже выбирала молодого и невинного парня? И у него тоже проступала эта, как её… дагара?

Ректор заморгал.

— Ну… честно говоря… я как-то…

— Ваши сказки однобокие и односторонние! — припечатала я. — И придумывали их самовлюбленные мужчины, которые мечтали бы парить, как демоны, в облачках и не работать. Всё это глупости. Вы просто малодушный трус, который боится не потянуть молодую и активную девушку и быть выше мнения толпы!

— Эти молодые и активные девушки обычно — круглые дурочки, — ректор аккуратно вынул пробирку со спиртом из моей руки, пошёл к двери, а по пути обернулся. — По поводу «дичи» в общежитии — жду подробного доклада, это на полном серьёзе, лада Эрой. И если завтра вы всё ещё будете студенткой Академии… Поговорим насчёт поочерёдного дежурства в хранилище.

— Надо было дожидаться третьей кражи, чтобы признать мою правоту!

— Ой, не нудите!

— Вы злитесь, потому что ревнуете.

— Вы льстите себе.

— Я расстанусь с Суремом.

— Хватит, лада Эрой. Это — команда!

— Я ещё не ваша, чтобы вы мною командовали!

Ректор открыл рот, но покачал головой, помахал мне рукой и вышел.

Я почувствовала себя опустошённой.

Про свинку не спросила…

Но дело, конечно, не в этом.

Миар сам — сам! — проявил какую-то инициативу по отношению ко мне. Гладил… нежил. Какая мне разница, что за идиотские сказки предпочитал при этом рассказывать? А я, вместо того, чтобы подыграть, изобразить льстящее мужскому самолюбию чувственное томление, на самом деле это пресловутое томление почувствовала — и испугалась.

Нет мне прощения.

Шаэль смотрела в пол и действительно казалась бледной, даже какой-то непривычно осунувшейся. В обед и за ужином она почти ничего не ела, что совершенно было на неё не похоже.

— Ты не заболела? — не выдержала я, хотя к разговорам не стремилась — мне было о чём подумать.

— Всё отлично, — вяло пробормотала Шаэль. С отвращением посмотрела на тарелку, где одинокая картофелина уныло ожидала своей участи.

Это было на неё совсем-совсем-совсем не похоже!