— Есть такая профессия — Родину защищать. И я эту профессию выбрал.

И чуть не закрыл себе рот с перепуга. Вырвалось само, Лекса даже не успел подумать, что ответить.

— Родину защищать? — повторила Татьяна Владимировна, помедлила и начала говорить, не отрывая глаз от Алексея. — Хочу тебе рассказать одну историю, Леша. А мне ее в свою очередь рассказывал профессор Долгачев — один очень известный психиатр. Так вот, он говорил, что в психиатрии давно известны случаи псевдозамещения сознания якобы другой личностью. Даже есть специальный термин, но я его забыла, так как психиатрия не мой профиль. И Альберт Степанович утверждал, что сам сталкивался с тремя такими случаями. В одном из них, пациент утверждал, что он из будущего, мало того… — Татьяна Владимировна сделала паузу и очень серьезно продолжила. — Предсказывал революцию и многое другое. Предсказывал совершенно точно и подробно, вплоть до временных рамок.

У Алексея по спине пробежали мурашки.

— И что стало с этим пациентом?

— У него начался реактивный психоз на почве того, что его все считали сумасшедшим, — спокойно ответила жена комэска. — При очередном приступе, он порвал себе зубами вены и истек кровью. Тебя интересует, что сталось с профессором? Он тоже умер, умер с голоду, в своей квартире, сразу после революции.

— Ваш профессор меня не интересует, и я не знаю, что будет дальше в истории, — немного торопливо сказал Лешка. — Вот совсем ничего. Я уверен только в том, что мы обязательно победим. Рвать зубами себе вены тоже не собираюсь. И да, в меня никто не вселился.

— Не переживай Леша, — Татьяна Владимировна весело рассмеялась. — Я тоже уверена, что ты — это ты, а не кто-то другой. И не собираюсь никому рассказывать о своих подозрениях. Ну что ты, успокойся. Держи и от меня награду…

Она нырнула под стол рукой и, совершенно неожиданно для Лексы, достала бутылку, с заткнутым пробкой горлышком, на две трети заполненную прозрачным содержимым.

Лешка сразу понял, что в ней находится и слегка оторопел. Татьяна Владимировна держала в своем лазарете строжайшую дисциплину и беспощадно карала любое нарушение. А за употребление спиртным, могла даже лично надавать пощечин, а потом попросту со свету сжить.

— Понимаешь, Алексей, — голос жены комэска снова стал очень серьезным. — Революция всегда выносит наверх всякое отребье. Так случалось уже не раз. Я ненавижу таких людей, за то, что они служат только себе, а всех окружающих используют для достижения только своих целей. Их души совершенно пустые, а помысли корыстны. Но они очень хорошо могут принимать чужую личину. Ты, наверное, понял, кого я имею в виду. Но не суть. Так вот, как я говорила, революция выносит наверх отребье, но очень скоро сама их пожирает. Запомни мои слова. Пожрет и в этом случае. Бери и иди. Надеюсь, у вас хватит ума вести себя тихо.

Лешка взял бутылку и вышел. В спину прошелестел тихий голос:

— Храни тебя Господь, мальчик…

Алексей вернулся в палату и демонстративно поставил подарок на тумбочку.

— Это что? — поинтересовался Костик. — Воды набрал? Зачем? Она же сразу горячей станет. В бачке, в коридоре, прохладней.

Лекса без лишних слов выкрутил пробку из горлышка. В воздухе сразу поплыл резковатый запах спирта.

В палате мгновенно наступила мертвая тишина. Стало слышно, как жужжат мухи и как громко сглотнули Модя и Федотка.

— Можно я тебя поцелую, Турчин? — всхлипнул Модя. — Епта, вот это уважил.

Жень сразу начал командовать:

— Твоя давай все клуска, а твоя выходить смотлеть, сьтобы влась не присел. Эй, сайсиська, булька севели, лезай сакуська. Вода тасите, баланы…

Первому налили Лешке, но он отказался.

— Извините парни, не мое это. Не лезет, ей-ей. Оно вам надо, продукт переводить?

— Не уважаешь? — нахмурился Федот, но сразу получил затрещину от Фролки.

— Тупая твоя башка Модест! Не видишь, что наш комотд умнее нас вместе всех взятых. Сам сегодня не видел, вахлак? А раньше? Да он на три хода вперед все продумывает. Не пьет — значит так надо. И завали хлебало иначе, как дам по куполу!

— Хороший командир как родная мать, всегда накормит, обогреет и приласкает, — глубокомысленно заметил Никита. — Плохой — как мачеха!

На этом вопрос исчерпался, а Лекса немного погордился собой. Такое отношение личного состава дорогого стоило.

К счастью, употребление «продукта» прошло чинно и благородно, никто не буянил и не спалился.

Вечером вернулся эскадрон с боевого выхода, Баронов и комэска уединились за рюмкой «чая» в кабинете Татьяны Владимировны. Лешка сидел в это время в чуланчике у Гули и прекрасно слышал, о чем они разговаривали.

— Что это было, Борис? — Казанцев хватил ладонью по столу. — Сапоги? Сапоги, мать их? Ты хоть понимаешь, что эти пацаны сделали? Да они вшестером за один день порешили басмачей больше чем наш эскадрон за год. Они самого Муэтдин-бека к Духонину отправили! Напомнить, сколько он крови нам попортил? И сапоги? Сука! Ты прекрасно знаешь, что я написал представление Турчину на орден. И ты со мной согласился и пообещал пробить. И кто этот орден получил? Сука! Его получил этот баран, мать его! Это справедливо, Борис? Нет, скажи! Мы служим не за ордена, но знаки воинской доблести придумали не зря!