— Так мы мгновенно все не провернем. Мне нужно убедиться, что это рабочая схема.

— Рабочая… — пробурчал отчим, завел мотор и поехал к воротам, решительно вскинув подбородок — он злился на себя за то, что пошел у меня на поводу, и теперь очень хотел доказать свою правоту: блажь се это, детские шалости. Парень решил поиграть в бизнесмена и заигрался.

Возле железной будки КПП, некогда синей, а теперь ржаво-облезлой, Василий притормозил, со скрипом опустил стекло, высунул голову, силясь рассмотреть охранника, но там никого не было.

Память прошлого одну за другой подсовывала картинки, как такие производства выглядят в будущем: охрана, шлагбаум, пропуск — мышь не просочится. А тут заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… Хотя если возьмешь, далеко не унесешь.

Убедившись в отсутствии охраны, Василий поехал к двухэтажному зданию админкорпуса через заваленный образцами хоздвор. Я завертел головой, выискивая материалы, которые понадобятся. Вот плиты перекрытий, вон бетонные кольца для септика, а вон — керамзитные кирпичи. Отлично, есть все, что нужно. А вон и лестницы! Дом однозначно будет двухэтажным, чтобы всем места хватило. И дополнительные строения тоже планируются двухэтажные.

За машиной с лаем погналась свора из четырех дворняг, вмиг ставших пепельными от летящей из-под колес пыли. Как только мы припарковались, собаки потеряли к нам интерес и разбрелись.

Административный корпус навевал мысли об апокалипсисе и был таким же обшарпанным, как будка КПП, с двумя окнами на первом этаже, заколоченными фанерой, и не говорил — кричал, что предприятие переживает не лучшие времена. Распахнулась деревянная дверь, которая не менялась со времен постройки здания, вышли двое рабочих, покатили металлическую четырехколесную тележку.

Чуть дальше, возле забора, я увидел два самосвала и манипулятор, возле которого курил водитель.

Василий, почерневший от волнения, вцепился в спасательный круг руля и не спешил выходить из машины. Для успокоения нервной системы съел две конфеты, посмотрел на меня. Я отлично его понимал. То же самое я чувствовал, когда продавал ставриду, хотя это был взрослый я! И когда открыл первую дверь, чтобы предложить кофе. А уж как я боялся, когда искал Гоги Чиковани!

Отчим все сидел, и было ясно, что время работает против него. Он не успокоится, наоборот, чем больше будет тянуть, тем сильнее заведется. Простой водитель, он не привык разговаривать с начальниками на равных, для него они — небожители.

— Начальник завода — такой же человек, как мы, — попытался ободрить его я. — Вы не знаете, как его зовут?

Он дернул плечами, все так же держась за руль. Вот тебе на! Балагур Василий Алексеевич оказался тем еще социофобом.

— Идемте. — Я вышел из машины. — Один сходил бы, но никто меня всерьез не воспримет, потому мне нужны вы. Ну, если откажет, ничего ведь страшного не случится, правда?

Видимо, до отчима дошло, что это поведение ребенка, и он вышел из машины, отдернул серый пиджак — в его гардеробе был единственный брючный костюм — взял барсетку для солидности, и мы направились в админкорпус.

Здание напоминало общагу, где жил отец, только тут царила вонь сигарет, а не протухший аромат еды. Так же облупились крашеные стены, истерлись перила. Никаких указателей, где нам искать начальника (или директора?) не было, и мы наугад свернули в левое крыло, которое оказалось необжитым. Углы дверных проемов заросли паутиной, выпуклые части стеганых дерматиновых дверей покрылись пылью.

В правом крыле тоже было по три двери с каждой стороны, но коврики и таблички говорили, что тут есть люди. Табличка «Начальник смены», «Главный инженер», «Лаборатория». И все. Табличек достойны начальники и всякие главные, но они недостойны того, чтобы там были их имена.

— Наверху, — сказал я, и мы поднялись по лестнице, а потом двинулись вдоль рядка дверей с табличками.

Бухгалтерия. Приемная… Табличка на кабинете директора была не просто директорской — императорской, огромной, покрытой золотыми завитушками, как рама картины. «Завирюхин Виктор Иванович» — гласили кучерявые буквы.

— Геннадий Романович, — проговорил я и попытался представить человека, который так себя преподносит миру: розовощекого братка в малиновом пиджаке, с огромным пузом и пальцами, украшенными печатками. Вот только крутых тачек во дворе не наблюдалось: «Запорожец», «Москвич», «копейка».

Василий топтался у двери директора, теребил пуговицу на рукаве.

— Идемте, — сказал я. — Если не знаете, как ответить, отвечу я, а уж я смогу выкрутиться.

Василий уже руку поднял, чтобы постучать, но не решился, пришлось мне.

— Да! — крикнули сочным басом. — Входите.

«Только бы не гнилушка, — подумалось мне. — С такими дела вести нельзя».

Василий перекрестился, поправил пиджак, вскинул голову и вошел, громогласно говоря:

— Здравствуйте, Виктор Иванович.