Я настолько погрузился в мысли, что в реальность вернулся, только когда дед подъехал к нашему дому, остановился возле «Волги» Василия, вышел, открыл дверцу перед бабушкой и протянул ей руку.

Ого! Что-то не замечал за ним раньше такой галантности. Бабушка, наряженная в подаренное Ириной пальто, с высокой прической, кокетливо улыбнулась и воспользовалась помощью.

Перед глазами встала молодая любовница деда. Если у мамы — вторая молодость, но у них, выходит, третья? Под семьдесят обоим, неужели между ними пробежала искра?

Это еще безнадежнее, чем мои фантазии о Вере: бабушка приросла душой к своему дому, она ни за что не уедет в Москву, да и не сможет она в столице. А у деда дела там. Хотя на каждом его слове, взгляде, жесте — налет ностальгии, это не причина возвращаться.

А может, мне это все только кажется.

— Идем с нами, — позвал меня дед. — До тренировки еще сорок минут.

С большим удовольствием я побыл бы с друзьями, по которым соскучился, но тут или идти в квартиру, или тухнуть полчаса в машине. Я выбрал первое. Дед запер «Москвич», и мы направились на второй этаж.

Уже на лестничной клетке я услышал возмущенное бормотание Василия и напрягся, предчувствуя скандал. Но никто ему не возражал. Может, по телефону ругается?

Но по обрывкам фраз я понял, что нет:

— … засранцы… мать убирает… за собой…

Я распахнул незапертую дверь. Из зала выглядывал Борис, он стоял против света, выражения лица было не разглядеть, только уши алели. Василий, стоя к нам спиной, направил указующий перст, рискующий стать карающей дланью, на Борины грязнющие ботинки, весь коридор был в грязевых комках. Рядом с ботинками стояли начищенные до блеска туфли Василия.

Василий обернулся к нам, увидел пожилой состав и смолк, потому что бабушка могла его отчитать так, как он только что отчитывал Борю.

— Я к тебе на чай, хозяюшка! — не замечая конфликта, крикнула бабушка. — Оленька, ты где?

Из спальни вышла печальная мама, с неодобрением посмотрела на Бориса, сжавшего кулаки, на Василия, перевела взгляд, полный благодарности, на бабушку.

— Заходите, — попыталась улыбнуться она, делая приглашающий жест в сторону кухни.

Все, включая Василия, переместились туда, захлопнулась дверь, и только тогда Борис в сердцах пнул стену, запрыгал на одной ноге, шипя и чертыхаясь, а потом накинул куртку и вылетел из квартиры.

Я рванул за ним, крикнув:

— Боря! Боря, стой!

Догнал его я на улице. Сопя, как паровоз, и размахивая руками, он шагал вдоль дороги к школе.

— Что случилось? — спросил я.

Не сбавляя темп, он ответил:

— Придолбался ко мне вообще ни с чего! Говорит, что я засранец.

— Из-за ботинок? — уточнил я.

Боря мотнул головой.

— Если бы. С тем, что грязь принеси виноват, я согласен. — Брат сморщил нос и продолжил жалобно: — Бардак, видите ли, на столе. Я еще не дорисовал, вот и лежало все… как придется. А он прям коршуном налетел и давай долбать. Я ему сказал, что это мой стол, он ему не мешает, а мне так удобно. Тогда он сбросил мои вещи со стула на пол, сказал, что на стуле им не место. А куда я их? Шкаф и так раздулся, скоро лопнет. И за чашку немытую на столе долбал, а потом уже — за ботинки. С-сука! — Боря по-гопничьи сплюнул. — Ненавижу. Колхозник тупорылый.

Мы немного прошли молча, и он продолжил негодовать:

— Это мой стол! Мой! Я на нем рисую, никому не мешаю — какого черта? Вали к своим детям, учи их! Приперся в мою квартиру и права качает, ну не охренел ли он?

«Недолго музыка играла», — подумал я с сожалением. Конфликт педанта и рассеянного мечтателя возможно разрешить, только если оба достаточно взрослые и способны принять мир во всем его разнообразии. Педанта трясет от хаоса, что сеет вокруг себя мечтатель. Мечтателя раздражает въедливость педанта. А мы что имеем? Подросток и упрямый ишак.

Плохо, что Боря может обидеться всерьез и надолго, а Василий не признает свою вину даже частично. Боря кто? Неряшливый подросток. А детей что? Надо воспитывать, а то так и вырастут неряхами. То, что квартира — не только мамина, но и наша, он в расчет не берет.

— Ладно бы он меня содержал, — возмутился Боря. — Так ведь нас ты содержишь! Но права не качаешь, а он — качает!

Я попытался ему объяснить, почему так:

— Он как прапорщик. Считает, что делает для тебя хорошо, воспитывая…

— Да плевал я на то, что он, дебил, считает! — взорвался Боря.

Н-да, сейчас доводы типа «Так будь умнее» не подействуют, попробую потом.

— И мама была за него! Когда он за стол меня долбал, — чуть не плача закончил Борис.

И как ему объяснить, что в этом детсаду всех надо водить за руку, в том числе отчима? Никак. Сейчас так точно никак, потом попытаюсь их помирить.

«Мама у нас маленькая забитая девочка, которая за полгода повзрослела с одиннадцати до тринадцати лет. Она ищет мудрого и доброго взрослого, которого готова во всем слушаться. Вот только со взрослыми засада: или незрелые попадаются, или недобрые и немудрые».