В данном случае процедура была именно такой: сначала заседала герусия, потом народное собрание, затем снова герусия. На втором заседании герусии законопроект отвергли «большинством в один голос»[306] (Plut. Agis 11, 1), что, по сути дела, лишило Агиса возможности внедрить свои предложения законным путем. Для Агиса и его сторонников это был сокрушительный удар. Провальное для них голосование в герусии сделало царя революционером поневоле.

Основная масса имущих спартиатов оказала Агису яростное сопротивление. Ведь царь хотел сломать давно устоявшийся порядок, при котором все богатство страны давно пребывало в руках узкого слоя олигархов. Плутарх совершенно верно объясняет «ненависть сильных» их нежеланием «расставаться со своими старинными преимуществами» (Agis 2, 10). «Сильными» Плутарх называет тех людей, в чьих руках аккумулировалась движимая и недвижимая собственность. В Спарте к ним относились представители тех ста семей, о которых говорил Плутарх как о крупных землевладельцах (5, 6–7). Большая их часть оказалась в оппозиции. Главный пункт ретры Лисандра (так ее часто называют по имени внесшего ее эфора) — перераспределение земли — грозил им разорением: в случае принятия ретры все они должны были последовать примеру молодого царя и отдать значительную часть своего состояния (10, 2).

Эта незначительная по своему количеству, но исключительно влиятельная группа возглавлялась царем Леонидом II. Опытный дипломат, проведший свою молодость на Востоке, он сумел объединить вокруг себя всех недовольных предстоящими реформами, охватив своей агитацией даже дам из «высшего света». Леонид, поднаторевший в восточных хитростях, вовремя припомнил старинную идеологему, согласно которой спартанцы — особенный народ, который не приемлет любые формы тирании. Он обвинил Агиса в намерении окружить себя телохранителями, как делают все тираны (Plut. Agis 7, 8). С учетом исторических реалий это было тяжкое обвинение.

Царь Леонид оказался ключевой фигурой, по сути дела, решившей участь реформ. Сплотившаяся вокруг него оппозиция смогла обеспечить себе большинство голосов в герусии (11, 1). Ведь судьбу реформ Агиса решала коллегия, состоящая всего из нескольких десятков человек: двадцати восьми геронтов, пяти эфоров и двух царей. Всё это были представители высшего сословия. Основная масса гражданского и по-лугражданского населения, в чьих интересах действовал Агис, никакого влияния на судьбу реформ не оказала.

Решение герусии заставило Агиса и его сторонников в свою очередь отказаться от легитимных мер и прибегнуть к иным, уже незаконным способам решения проблемы. Агис отстранил от власти всех законно избранных эфоров 243/242 г. и назначил на их место своих ставленников (Plut. Agis 12, 4–5). Это первый случай в истории Спарты, когда эфоры были не избраны, а назначены царем. С помощью «карманных» эфоров под надуманным предлогом[307] Агис добился детронизации царя Леонида, а на его место посадил своего родственника и сторонника Клеомброта II. Среди эфоров нового призыва был и дядя Агиса Агесилай. Ему было поручено воплотить в жизнь ретру Лисандра.

Агис превысил свои полномочия, нарушив тем самым негласный договор о распределении властных функций между царями, геронтами и эфорами. Он стоит в начале того процесса, который будет завершен Клеоменом и Набисом. Агис еще не уничтожил традиционную спартанскую диархию, но избавился от неугодного ему соправителя. Он также не уничтожил эфорат, но отменил выборность и стал сам определять состав коллегии эфоров. Сознательно, видимо, Агис не стремился к монархической власти, но даже этот идеалист и романтик был вынужден прибегнуть к силовым методам для осуществления необходимых его родине реформ. Недаром его главный политический оппонент царь Леонид обвинял Агиса в том, что «молодой царь сулит беднякам имущество богатых в виде платы за тираническую власть» (Plut. Agis 7,8).

Однако Агис не успел осуществить самой важной части задуманных реформ — перераспределить землю в пользу люмпенизированной части гражданства и периеков. По версии Плутарха, вина за невыполнение программы в полном объеме лежит на дяде царя — Агесилае. Именно он «погубил и расстроил прекраснейший замысел», убедив Агиса начать реформы с отмены долгов — меры, которая в основном затрагивала интересы незначительной по своей численности имущей части гражданства. Долговые обязательства были демонстративно сожжены на спартанской агоре (Plut. Agis 13, 3–4).

То, что Агис пошел на поводу Агесилая, частично можно объяснить политической наивностью и нерешительностью юного царя. Он не сумел преодолеть глубокого уважения к Агесилаю, человеку намного старше себя и к тому же своему ближайшему родственнику. В изображении Плутарха — Агесилай эгоист, корыстолюбец и негодяй, думающий только о собственной выгоде. Действительно, «вклад» Агесилая в провал реформ велик. Похоже, Агесилай рассчитывал использовать племянника как марионетку, которой легко можно манипулировать. Он хотел с его помощью одним махом избавиться от собственных долгов, и в этом он был не одинок. К тому времени назрел конфликт между должниками, являвшимися крупными землевладельцами, и их кредиторами, то есть между двумя группами внутри одного и того же клана знатных и богатых спартиатов.

Про Агесилая, однако, нельзя сказать, что он в одиночку подрывал власть и авторитет юного царя. Были и другие спартанцы, выступавшие за то, чтобы реформы не осуществились в полном объеме. Плутарх говорит о тех, кто был заинтересован исключительно в отмене долгов и больше ни в чем. Это — крупные землевладельцы наподобие самого Агесилая, которые «расплатиться с заимодавцами не могли, а терять землю не хотели» (13, 2)[308]. Эти люди, несмотря на свою малочисленность, обладали реальной политической властью и смогли саботировать самую главную часть реформ — перераспределение земли, которое затрагивало их интересы. Видимо, с известным сочувствием к агитации Агесилая о необходимости прежде всего кассировать долги отнеслись и те несколько сотен небогатых спартиатов, которые также освободили свои клеры от долгов. Их вряд ли привлекала перспектива слишком резкого увеличения гражданского коллектива и необходимость делиться привилегиями с бывшими маргинальными группами, которые вдруг могли стать полноправными гражданами.