Она приподнялась на цыпочки и легко поцеловала его в щеку.

— Прошу вас, не уходите. Я скоро вернусь, и мы пойдем на ланч в «Ритц».

Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг он схватил ее руку и притянул к себе. Когда его губы приблизились к ее губам, он замер, будто спрашивая ее разрешения. Габриэль почувствовала его дыхание на своей щеке, почувствовала, как он жаждет ее тепла и искренности. Она прижалась к нему, наслаждаясь этой нежностью, тронутая ею до глубины души.

Уже спускаясь по лестнице, она все еще чувствовала на губах этот вкус — вкус радостного предвкушения.

Какое счастье!..

Нетрудно был предугадать, что очень скоро они станут темой номер один. Дмитрий Павлович Романов был слишком известной фигурой, чтобы, показавшись в свете с Габриэль, не привлечь к себе всеобщее внимание. Сплетницы знали его по светской хронике, американские «долларовые принцессы», жаждавшие стать настоящими принцессами, вились вокруг русских аристократов, как мотыльки вокруг лампы, и даже многие мужчины, услышав это имя, мгновенно понимали, о ком идет речь, потому что Дмитрий благодаря своему участию в убийстве Распутина был окружен загадочным ореолом романтического злодея. Уже после второго их совместного ужина в «Ритце» весь Париж перемывал им кости, чему немало способствовала словоохотливость одной горничной, рассказавшей, что великий князь вошел в номер мадемуазель Шанель после обеда, а покинул его лишь на следующий день утром.

Габриэль игнорировала шушуканье в ресторане отеля, как и любопытные взгляды своих клиенток и служащих. Ей всегда было безразлично, что о ней говорят. Был бы язык, а тема для сплетен найдется. И вот теперь в центре внимания оказался ее роман с Дмитрием Павловичем. Ну и что?

Она спросила его, не боится ли он стать мишенью для сплетен.

— Нет, — ответил он с улыбкой и, встав, нежно обнял ее за плечи.

Они завтракали в ее номере, придвинув сервировочный столик к окну, за которым серело мутное февральское утро.

— Я не знаю женщины, с которой мне было бы приятней показаться в свете, чем мадемуазель Коко Шанель.

Ее сердце сладко защемило. Когда Дмитрий прижался лбом к ее голове, она наконец решилась заговорить на тему, занимавшую ее со вчерашнего дня. С той минуты, когда Мися напомнила ей, что завтра, то есть уже сегодня, должен состояться бал-маскараду графа де Бомона.

— У тебя нет желания принять участие в одном забавном приключении?

— Разумеется. Весьма охотно. — Он поцеловал ее волосы. — О чем идет речь? — спросил он, возвращаясь на свое место.

— О защите моей чести.

— На чем будем драться — на пистолетах или на шпагах?

— Наше оружие — это наше присутствие, — улыбнулась она. — Так говорит Мися.

— Если это говорит твоя подруга, значит, так оно и есть. Но почему она так сказала? — спросил он удивленно, наморщив свой высокий лоб.

— Ах, это долгая история. Все это, пожалуй, немного смешно, и оскорбленной чувствует себя скорее Мися, чем я…

Она задумчиво крошила на тарелке кусочек круассана. Ею вдруг овладели сомнения — стоит ли дразнить светскую элиту? Стоит ли устраивать скандал только потому, что Коко Шанель осталась в глазах высшего общества всего лишь модисткой? Простой женщиной, которая, несмотря на свой всеми признанный талант и свое новаторство в области моды, по-прежнему стояла на иерархической лестнице гораздо ниже таких известных коммерсантов, как Поль Пуаре или Франсуа Коти, не говоря уже о литературных и художественных гениях. А главное — имела ли она моральное право вовлекать в свои личные проблемы Дмитрия? Но тут в голове у нее мелькнула озорная искра, и вся нерешительность и неуверенность мгновенно превратились в упрямое желание любой ценой бросить вызов старым традициям и условностям. И она сначала робко, а затем все уверенней рассказала Дмитрию о том, что Эдит де Бомон заказала ей костюмы для своего ежегодного бала-маскарада.

— Графиня осталась в восторге от моих костюмов. Но этого восторга оказалось недостаточно, чтобы прислать мне приглашение на бал. Мися восприняла этот снобизм как личное оскорбление и решила испортить ей сегодняшний праздник. Для этого она собирает всех наших друзей, всю художественную элиту Парижа.

— Почему ты не сказала, что для тебя так важно попасть на этот бал? — удивленно спросил Дмитрий. — Я бы достал приглашение, и мы с тобой…

— Это очень мило с твоей стороны, но дело не в этом, — ласково перебила она его. — Речь идет о моем положении в обществе, о моей репутации. Я просто подумала, что тебе, возможно, захочется быть рядом, когда мы устроим скандал.

— Но… видишь ли… дело в том, что… — пробормотал Дмитрий, почти трогательный в своем смущении.

Они помолчали. Габриэль видела, что в мыслях он где-то далеко. Гораздо дальше, чем была она, когда только что окинула внутренним взором свое бедное детство, свою юность в стенах монастыря и первые годы в кафешантане, сравнив их со своей сегодняшней шикарной жизнью. С социальной точки зрении <ти две жизни разделила непреодолимая пропасть. Дмитрию такая ситуация была незнакома. Хоть он и жил в изгнании и зависел от других, он все же по-прежнему сохранял свой высокий статус. Вряд ли он может понять ее, решила она. И зачем она только напомнила ему о разнице между ними? Зачем вообще попыталась втянуть его в эту авантюру? Ее охватила досада. Если все это покажется ему неприятным и Мися в его глазах предстанет скандалисткой — кем она, в сущности, и была, — если он осудит ее подругу за эту сомнительную затею и откажется принять участие в так называемом «веселом приключении», ей, пожалуй, придется расстаться с ним. А с ним так хорошо! Как глупо все получилось.

Она молча ждала его ответа. И конца их едва начавшегося романа, апогеем которого должна была стать поездка на Ривьеру.

Он долго смотрел ей в глаза.

— Мне хорошо знакомы чувства отверженных… — произнес он наконец, к ее величайшему удивлению. — Когда Феликс Феликсович Юсупов стал подыскивать единомышленников для убийства старца Распутина, я с самого начала изъявил готовность участвовать в акции. Я, как и он, видел в убийстве Распутина единственный путь к спасению России. Этот человек оказывал роковое влияние на мою тетушку, на царицу, и причинял чудовищный вред моему дорогому отечеству. Царица, разумеется, была вне себя и потребовала для нас смертной казни. Но тогдашний российский закон запрещал арест и привлечение к суду не только членов царской семьи, но и великих князей. Юсупов был сослан в свое родовое имение на юге России, а после отречения царя возвратился в Петроград и даже умудрился каким-то образом вывести с собой в Лондон драгоценности и картины, так что он теперь один из немногих эмигрантов, которые не испытывают финансовых затруднений. Теперь он благоденствует в британской столице и пожинает лавры убийцы Распутина. — Его тон стал жестче, и Габриэль затаила дыхание, уже почувствовав, чем кончится этот монолог. — Со мной дело обстояло иначе. Несмотря на то что я — прямой родственник царя, меня подвергли суду и осудили. Смертной казни я избежал лишь потому, что народ с радостью воспринял весть об убийстве Распутина. Однако казнь казалась мне тогда лучшей участью, чем тюрьма. Между тем царица была непреклонна: со мной обращались как с самым обыкновенным убийцей, хотя я лично не тронул Распутина и пальцем. Я во время акции стоял на карауле. И тем не менее стал козлом отпущения. — По лицу его скользнула горькая улыбка. — Но нет худа без добра: в конце концов меня освободили из-под стражи и, разжаловав, направили служить в Персию. Это и спасло мне жизнь. Красные расстреляли моего отца и сводного брата, мне же удалось бежать в Тегеран. Остальное тебе известно. И вот я здесь и… — Он сделал паузу, судорожно глотнул и прибавил: — …и глубоко благодарен судьбе за то, что встретил тебя.