— Ты можешь ее освободить? — спросила я Джинна. Аэролис кивнул, но не помог. — Ты сделаешь это?

— Не вижу причин, — прогрохотал Джинн.

— Ты собираешься просто ждать здесь и смотреть, как мы приходим в себя?

— Мне любопытно. Прошло довольно много времени с тех пор, как у меня была возможность наблюдать за такими, как вы. И мне больше нечем заняться.

Я с трудом поднялась на ноги. Моя левая нога казалась оцепеневшей и деревянной, и болела всякий раз, когда я переносила на нее вес. Тем не менее, я, прихрамывая, подошла ближе и уставилась на Джинна. «Освободи ее». Я указала на Иштар.

Летающий камень, который я приняла за голову Джинна, немного повернулся:

— Почему?

— Считай это возвращением долга. Мы тебя освободили.

По амфитеатру прокатился взрыв смеха:

— Ты не сделала ничего подобного. Сфера вокруг этого места была создана мной, а не Ранд. И ты не имеешь никакого отношения к ее разрушению. Я все еще в ловушке здесь, а До'шан по-прежнему связан нерушимыми узами. Ты только убила Аспекта, чтобы получить большую силу, чем предлагала тебе Ранд.

Я стиснула зубы. Имико опустила Тамуру на землю и посмотрела на землю, которая поднялась, удерживая ногу Иштар на месте. Я заметила, что она качает головой.

— Освободи ее, — сказала я Аэролису. — И я освобожу До'шан.

— Готово. — Не успели эти слова прозвучать, откуда бы они ни исходили, как земляной замок вокруг ступни Иштар рассыпался в песок. Моя наставница по фехтованию подтянула ногу поближе и перевернулась, уже нашаривая свои пахтские ботинки, чтобы осмотреть рану. Я отвернулась от Аэролиса, но Джинн заговорил снова. — Это непростая задача, надеюсь, ты с этим согласишься. Итак, я даю тебе три дня на ее выполнение.

— Пошел ты к черту! — Я послала Джинну испепеляющий взгляд и повернулась к Хардту.

Здоровяка уже не рвало, и он посмотрел на меня странным взглядом:

— Что случилось, Эска? Я чувствовал себя… заключенным. Не мог дышать. А потом все просто исчезло.

— Ты уже не дышал, когда я освободила тебя от голема. Думаю, мне пришлось, э, дышать за тебя.

Хардт прищурился:

— Откуда ты знаешь, как это делается? Я раньше видел, как это делал только один человек, мой старый корабельный врач.

Я взвесила все варианты и решила, что у меня просто нет сил лгать ему об этом. «Мне показал Изен. Его призрак следует за мной с тех пор, как я вышла из Ямы. Я не хотела тебе говорить, потому что… Это моя вина. Моя сила. Я думаю, это моя вина, что призрак твоего брата волочится за нами по пятам. Я сделала это не нарочно. Честное слово, я не хотела...» У меня закончились слова. Не было оправдания тому жалкому существованию, на которое я обрекла Изена.

Хардт помолчал. Я думаю, он обдумывал это в своей голове, решая, может ли он оправдать еще одно из моих злодеяний:

— Сейчас он здесь? Я его не вижу.

— Никто не видит, только я. И, я думаю, он ушел. — Я огляделась в поисках призрака Изена. Остальной мой призрачный багаж все еще был там, слонялся поблизости, наблюдая за мной, но Изена уже не было. Он так и не вернулся. Было ли это потому, что он почувствовал, что его время на Оваэрисе наконец-то закончилось, или потому, что я почувствовала, что могу наконец его отпустить? Не думаю, что когда-нибудь узнаю. Но я надеюсь, что он наконец-то обрел покой, освободившись от рабства, в которое я его невольно втянула.

Иштар прорычала ряд проклятий, которые в любой другой день заставили бы меня улыбнуться, но я не была на это способна. Хардт сбросил с рук металлические кастеты, скользкие от крови, и протянул руку. Я помогла ему встать. Я говорю это, но я мало что могла сделать, чтобы помочь ему. Иногда намерение имеет гораздо большее значение, чем усилия. Он отправился к Иштар. Хардт, наш берсерк и целитель в одном лице, мог нанести и излечить рану одинаково легко, но он всегда предпочитал, если мог, помочь, а не чинить вред. Я дала ему уйти и пошла в другую сторону.

Тело Сильвы, в белом под кожаными доспехами, лежало там, где я его оставила. Я медленно приблизилась, волоча левую ногу и готовясь к боли, которая меня пронзит, когда я увижу ее лицо в последний раз. Холод сомкнулся вокруг меня так, как я не ощущала уже очень давно; приторный, леденящий холод с привкусом отчаяния. Не думаю, что это сделал Сссеракис; мне кажется, что ужас пытался отстраниться от меня, либо чтобы дать мне пространство, либо, возможно, чтобы спрятаться от моего горя.

Мой теневой клинок нанес ей широкую рану в грудь, и ее одежда была в красных пятнах. Ее кожа была бледной, на ней не осталось настоящего цвета. Даже волосы Сильвы казались менее яркими, чем несколько минут назад. Казалось, столько всего произошло с тех пор, как я ее убила, но, по правде говоря, прошло совсем немного времени. Я опустилась на колени над телом женщины, которую любила, и слезы закапали с моего подбородка на ее лицо. Она ушла. Каждая ее частичка. То, как загорались ее глаза, когда она договаривалась о сделке. То, как она заламывала бровь, когда я находила нужное место в то время, когда мы любили друг друга. Ее любовь к одолжениям. Ее любовь к своей семье. Доброта, которую она проявляла ко всем, даже к тем, кто этого не заслуживал. Все ушло.