И я также понял, что для них это тяжелая повинность. Что остальные деревья, в глубине местного разросшегося леса, находятся в стационарных кадках, а там, где возможно — вообще просто в толще насыпанной земли. Где они собрали столько земли, не совсем понятно, если только не притащили с собой в тот момент, когда их приняли на борт Ковчега.

— Сначала мы подумали, что это ремонтники решили нас переселить, но быстро поняли, что это не так. Мы с ремонтниками не дружим, не лист к листу, но и давно не враги. Было время недопонимания, обид, но это просто корни переплелись не так, как велит земля. Мы не хотели затенять их кроны, просто не все знали. Что можно, что нельзя. А они не знали нас. Мы не переплетемся ветками, не отдадим им наши семена, но и вражды, между нами, давно нет.

— Как давно вы вообще на Ковчеге? — встрял я.

— Очень давно. Очень. За это время корабль посетил десятки звезд. В почву превратилось поколение старших деревьев, дав силу потомству.

— Одно поколение?

— Мы живем очень долго, даже дольше ремонтников. И эти призраки сожгли многих из нас, молодые деревья, и старые, и мы не смогли собрать все семена. Это большая потеря. Крупнейшая за наше путешествие.

Листья качались, словно на ветру, даже ветки у говорящего со мной дерева покачивались, и ветки соседей раскачивались с ним в такт. Траур по родичам еще не закончился.

— Если вы такие… домоседы, зачем вы вообще двинулись в путь? — я упорно отклонялся от темы. Понимал, что лишь отвлекаю деревья от того, ради чего пришел, но не мог удержаться.

— Путь есть путь. Чтобы узнать что-то за пределами родной земли, нужно оторвать корни, хотя бы раз. Мы не даром отправились в этот длинный путь, с почти оголенными корнями. Теперь мы знаем больше. Мы отправляем информацию в родной мир. Мы оставляем наши семена. За время, что мы в пути, на трех планетах остались старшие, и наши ростки. Там трудно жить, где-то мало света, где-то — совсем нечем дышать, но нам не привыкать.

Надо же. Экспансия деревьев. Межзвездная. Пусть и на чужом горбу, но у них это пока получается.

— И где теперь эти призраки? Почему они ушли? — вернулся я к главному.

— А они не ушли. Мы их уничтожили, почти всех.

— Как? Я принес вам оружие против них, — я вытащил ЭМ-гранату, — но чем воспользовались вы?

Деревьям не нужно было прикасаться к гранате. Чем они смотрели, я так и не понял, но их зрение явно покрывало значительно более широкий диапазон, чем человеческий глаз.

— Интересный изгиб ветви, интересное решение, — ответило дерево. — Мы пришли примерно к тому же, только немного другими методами. Развернули, повернули вспять процесс фотосинтеза в одном из диапазонов. Это было больно, но не смертельно. Жаль, что это заняло время, и многие ушли в землю. Мы возьмем чертеж, если ты его дашь.

— Вы сказали «почти» всех? Куда ушли оставшиеся?

— Один. Он не ушел. Мы его пленили. У нас с ним идет долгий, и очень сложный разговор.

— Пленили?

— Да, пленили. Спеленали, обездвижили, запутали в корнях, зарыли в листве, обвили ветками. Пленили.

— Он же бесплотен.

— Ветки тоже бывают разные.

Призрак парил внутри круга из пяти деревьев, лишь иногда подергиваясь, словно проверяя незримые путы на прочность.

Ананси остался снаружи, после коротких переговоров я взял с собой лишь одного паука, своего любимчика — желтого, для поддержания связи и, так сказать, развития дипломатических отношений. Основная часть пауков Ананси осталась за периметром леса. Все-таки у этих двух видов долгая и тяжелая история.

— Мы разговариваем с ним долго, — сложились в слова листья на дереве, сопровождающем меня. Ему все-таки пришлось двигаться, и дерево было недовольно. Тележка дребезжала по металлическому полу, я думаю, что где-то внутри, на собственном языке, из дерева исходил поток ругани. Но я его не слышал. Листья не показывали эмоции, если они вообще существуют у деревьев.

— Мы разговариваем, и он разговаривает. — продолжило дерево, сделав паузу, остановив тележку, прижав ее как можно ниже в полу и, в дополнение, еще прижавшись к кадке соседа. Небольшой старый корень, выступающий с краю над землей, шевельнулся, чуть двинулся вперед и закопался в землю соседнего горшка. То ли чтобы так общаться. То ли просто чтобы укрепиться в земле. — Но наши разговоры ни к чему, мы не понимаем, что оно говорит.

— Призраки захватили уже несколько рас, и сумели им как-то объяснить, что от них требуется. И вам сумели.

— Может, этот глупый? Или мы нечаянно сломали ему ветки? Он говорит, но мы не понимаем. Может, это мы перестали чувствовать правильный свет?

— Ну что ж, давайте послушаем. Только у меня нет приборов, чтобы его слышать.

Дерево помолчало. Не знаю, насколько можно выразить нерешительность конфигурацией листьев, но мне все равно почудилась нерешительность в его словах: