Вот и в эту тяжкую годину я пришла в свои комнаты, где принялась изливать душу молчаливой слушательнице:

— Тебе хорошо, Дарла, ты фарфоровая… А меня замуж вот-вот выдадут. Папино величество отчего-то вспомнило, что я взрослая девица и меня можно отправлять плыть по морю жизни на корабле брака. На бракованном корабле, Дарла…

От жалости к себе я разрыдалась. К счастью, зрителей не было, так что рыдать можно без дополнительных ухищрений, захлебываясь слезами и соплями и беспрестанно шмыгая носом. На людях принцессе полагается плакать чрезвычайно изящно: большие голубые глаза медленно наполняются влагой, с длинных ресниц соскальзывают слезинки и катятся по фарфоровым щекам.

Сейчас же я плакала и слегка подвывала, как одна из отцовских собак, чувствуя себя самой несчастной девушкой в мире. Какая-то часть меня понимала, что в мире есть и более несчастные люди, какое мне до них дело, когда жизнь рушится на глазах?

Разумеется, я всегда понимала, что рано или поздно выйду замуж. Такова доля каждой принцессы. Это мой долг и его я готова была исполнить. Разве что… надеялась, что получу чуть больше времени. Мне всего восемнадцать! Принцесса Зубелия из соседнего королевства вообще первый раз вышла замуж только в сорок пять! А потом вошла во вкус и в прошлом году мы ездили на ее четвертую свадьбу. Так что вступить в ряды брачующихся никогда не поздно!

Вместо того чтобы продолжать рисовать и жить в своем собственном дворце, в привычной обстановке со всеми удобствами, я буду вынуждена отправляться куда-то к черту на рога, в замок своего мужа. А, учитывая, что список потенциальных женихов составляет первый министр, замуж я выйду за какого-нибудь очень выгодного для государства, но не очень приятного субъекта. Сомневаюсь, что среди этих кавалеров вообще найдется хоть кто-нибудь младше тридцати пяти.

Итак, мое будущее это жизнь в глуши, где я буду следить, чтобы экономка не воровала серебряные ложечки, и немолодой супруг, который будет мучиться от подагры или какой-нибудь другой хвори.

От очередного приступа жалости к себе слезы хлынули с удвоенной силой.

— Ну, почему я-а-а-а-а?..

К тому времени, когда солнце скрылось за горизонтом, я уже была истощена и обезвожена. Сил хватало только на то, чтобы лежать и пялиться в потолок. Красивый потолок, конечно. Лепнина изящная. Не зря я убрала ту кровать с пологом. Можно лежать и любоваться лепниной. А теперь придется покинуть дом, жить с совершенно посторонним мужем и…

На еще одну порцию слез меня не хватило, так что оставалось просто лежать, свернувшись калачиком, и тихонько всхлипывать. Бедная я несчастная.

* * *

Разбудил меня осторожный стук в дверь. Длинные тени ползли по комнате, а за окном уже сгущались сумерки. Во рту пересохло, лицо пощипывало от высохших слез, а стянутая платьем грудная клетка немилосердно ныла. Вот что бывает, когда засыпаешь прямо в одежде, заплаканная и несчастная. Эта мысль заставила меня вернуться к причине моих бед и захотелось еще немного поплакать.

В дверь снова постучали, но на этот раз немного настойчивее.

— Войдите, — шмыгнув носом, велела я. Если это тот, о ком я думаю, то нет необходимости корчить из себя благовоспитанную леди.

— Слышал, сегодня была маленькая заварушка с его величеством.

В голосе друга звучало искреннее сочувствие, а в руках он держал глубокую тарелку, содержимое которой я видеть не могла, но подозревала, что тарелка точно не пуста. Видимо, прознал, что я пропустила обед.

— Я бы не назвала это так, — чопорно ответила я, усаживаясь на кровати и выпрямляя спину. — Подобные выражения…

— Да брось, старушка! Оставь чванливость для другого случая.

— Это было ужасно, — моя нижняя губа задрожала, а глаза, несомненно, заблестели от готовых пролиться слез. — Просто ужасно, Диглан, просто ужасно.

— Именно поэтому я принес тебе холодного мяса, сыра и яблок. Поешь и сразу полегчает. А еще стащил с кухни кусок ежевичного пирога, — он похлопал себя по карману кожаной куртки. — Получишь его, когда все съешь.

— Изверг, — насупилась я и с удовольствием набросилась на еду.

Диглан не отвлекал. Лишь сидел рядом и играл маленьким деревянным мячиком, который повсюду таскал с собой.

— Где ты сегодня был? — оторвавшись ненадолго от еды, спросила я.

— Ходил в город. Через месяц в Манзанеллу отправляется корабль.

— Все не можешь выбросить из головы эту мысль?

Я вытерла руки о салфетку и выжидающе уставилась на Диглана.

— Что?

— Пирог, — вынуждена была напомнить я.

— Ах да…

Он протянул мне завернутый в салфетку кусок пирога.

— Ты бы видела этот корабль, Эй! Он просто восхитителен! Ничего подобного я в жизни никогда не видел. Восхитительная гафельная шхуна. Знаешь, одного лишь взгляда достаточно, чтобы…

Ну, да. У меня жизнь рушится, а он о кораблях. Вафельные шхуны, видите ли, у него. Помешанный. Впрочем, я ведь знала, на что шла. Диглан мой лучший друг уже лет десять, так что к его маленьким особенностям я давно привыкла.