Подбежала зареванная Изольда: она ободрала коленку. Кристина посадила ее к себе и подула на ссадину. Это зрелище расстроило Фриду. «Я была бы отличной матерью», — подумала она. Изольда тут же позабыла о боли и подскочила к Фриде:

— Поиграешь со мной в куклы? Антонио глупый, он говорит, что куклы только для девчонок.

— Ну конечно поиграю! Может, искупаем твоих кукол и уложим их в кроватку?

— Давай!

— Пойдем вынесем все сюда. Сегодня такая чудесная погода.

В конце октября Фрида и Люсьенн вернулись в Детройт. Прощание с сестрами и отцом, с Мексикой далось Фриде нелегко. Но и по Диего она уже соскучилась.

Всю дорогу она молчала и размышляла. Она думала о том, что оставила позади, и о том, что ее ждет впереди: холодная Америка, зимний Детройт, вечно занятый Диего и одиночество. Поезд вез ее из одной жизни в другую, и она не знала, какая из них была правильной. «А как же картины?» — внезапно всплыл в голове вопрос. Ведь они всегда были с ней, у нее в голове, в сердце. Те, которые она уже написала, и те, которые еще предстояло написать. Никто не отнимет у нее творчество.

За окном начало светать, и Фрида увидела свое отражение в заиндевевшем стекле. «Неужели это я? — испуганно подумала она. — Я себя не узнаю. Куда делась моя молодость? Где та беззаботная девчонка, которая выходила замуж за Диего? Где уверенность, что впереди у меня только любовь и радость? Я опять чувствую, что сбилась с пути. А что, если во мне уживаются две Фриды? Фрида Ривера, мексиканка, которая носит разноцветные одежды и шокирует всех своим экстравагантным видом. Она живет в окружении ретабло, родителей, сестер, собак и сада. У нее есть муж, которому она носит на работу обед. Но я еще и другая Фрида Кало, современная женщина. Я живу в гостинице, курю и пью, я коммунистка, бездетная, катаюсь по миру без мужа. Я Фрида, молодая красавица. Обожаю танцевать и петь. Я могу очаровать кого угодно и заставить влюбиться в меня. Я выхожу на улицы, сражаясь за свои права и за права мексиканцев. Мне тяжело сидеть на месте, потому что слишком много всего нужно сделать и увидеть. И я та Фрида, что закована в корсет, который мешает ходить. Я не могу иметь детей, моя утроба пуста. Под цветными одеждами скрывается монстр. А среди множества цветов, которые я ношу в волосах, как корону, прячется моя печаль».

— Фрида?

Голос Люсьенн отвлек ее от грустных мыслей. На лице у подруги она прочла недоумение.

— Ты плачешь? Все в порядке?

— Да, — ответила она. — Я просто думала о себе. О своей жизни.

— Расскажешь?

— Не хочу говорить об этом сейчас, мне слишком больно. Подожди немного, однажды ты и сама увидишь то, что я чувствую, на моих картинах.

Поезд только подъезжал к вокзалу Детройта, когда Фрида, высунувшись из открытого окна, увидела стоящего на перроне Диего. Он в радостном предвкушении мял в руке шляпу, хотя на улице было довольно холодно. Ривера вытягивал шею, а потом, заметив жену в одном из окон, побежал вслед за вагоном. Глаза у него сияли от счастья. «Он скучал по мне так же сильно, как и я по нему», — радостно подумала Фрида.

Однако что-то в нем изменилось. Она не сразу поняла, в чем дело. Диего сильно похудел, и на нем был какой-то странный костюм. Фрида жаждала обнять его прямо сейчас, она не могла больше ждать. Проложив себе путь к дверям вагона, она первой из пассажиров спрыгнула на платформу. Муж подбежал к ней. На мгновение они остановились и, задохнувшись от счастья, бросились друг другу в объятия. Прикосновения Диего ощущались совершенно по-другому. Это было странное, незнакомое ей прежде чувство.

— Диего, — прошептала она. — Мой лягушонок.

— Фрида, моя Фридита!

Он прижимал ее к себе так сильно, что чуть не раздавил. Но Фрида ничего не сказала, потому что была счастлива. Вот бы дальше у них все складывалось так, как в самом начале, когда их любовь была полна волшебства!

Вскоре Фриде пришлось распрощаться с иллюзиями Диего раздражался на ровном месте. Несколько раз придя к нему на работу с обедом, она не заставала мужа на месте. В ответ на вопрос, куда он запропастился ассистенты мялись и опускали глаза. Так она поняла, что Диего завел новую любовницу. После этого она просто оставляла обед рабочим и уходила.

Как-то раз, к ее большому удивлению, один журналист попросил ее об интервью.

— Я недавно видел, как вы работали рядом с мужем, — объяснил репортер «Детройт ньюс». — И он сам сказал мне, что вы великая художница и далеко пойдете.

Позже Фрида и сама не понимала, какой бес в нее вселился. Ей вдруг мучительно захотелось провокации. И мести.

— Ну, вы знаете, малыш неплох в своем деле, но из нас двоих великий художник именно я.

Эта фраза, помещенная на первую полосу, вызвала ажиотаж. С тех пор у Фриды не было отбоя от журналистов. Она быстро привыкла к вниманию прессы, научилась уверенно говорить о своих картинах, шутить и выдавать блистательные экспромты.

Фрида смотрела в окно. На улице шел снег. Уже насту ша зима. Художница обхватила себя руками и яростно потерла плечи, потому что очень замерзла. Она больше; могла видеть эти метровые сугробы на тротуарах и домах. Снег валил не переставая несколько дней подряд, и холод пробрался в каждую клеточку тела. Из-за этого Фриду начала беспокоить нога. На правой ступне пальцы превратились в живую рану и отзывались болью при малейшем движении. Она не могла наступить на правую ногу, поэтому почти не выходила из дома. Она понимала, что так нельзя и стоит показаться доктору. Иногда Фрида даже радовалась, что Люсьенн больше не живет с ними: подруга точно от нее не отстала бы.

Фрида поплотнее закуталась в шаль, но это не помогало. Ей было холодно не только снаружи, но и внутри. Она скучала по Диего. Конечно, он существовал где-то рядом, возвращался домой поздно вечером или ночью. Они спали в одной постели, но муж давно уже не дарил ей тепла. Диего отдалился от нее и думал, вероятно, только о любовнице. Фриде оставалось лишь притворяться, что она смирилась с этим. На людях она вела себя шумно, постоянно употребляла бранные словечки на английском, а потом делала вид, будто не знает их значения. С тех пор как вышла статья с интервью, тяга Фриды к провокациям только возросла.