Несмотря на запрещение, однажды все же пришлось заниматься научной работой. Вызывает главный инженер А. М. Левкевич: «Снег — изолятор или проводник?» — «Думаю, что изолятор, надо проверить».

Взял слой снега и подал напряжение. Сначала ток был равен нулю. Затем от короны (искрения) началось местное разогревание, снег стал таять, проводящий канал удлинялся — и пробой.

Иду в управление. «Алексей Матвеевич, по истечении некоторого времени пробой наиболее вероятен». Главный инженер смеется: оказывается, на севере области ураган повалил опоры электропередачи. Провода лежали на снегу, и целые сутки это оставалось незамеченным. Авария была зафиксирована, когда ветер стих.

Ездил зимой 1942 года в командировку в Свердловск (по делам службы). Чудо: в Свердловске проходит шахматный турнир мастеров (под руководством Рохлина). Зрителей мало, а все билеты проданы — на турнир не попасть. Оказывается, по билету можно было купить в буфете булку. Билеты и доставались случайным людям — не шахматистам! Поговорил с Рохлиным, пожал руку Рагозину. Лейтенант Слава Рагозин вышел тогда победителем турнира — он только что был переведен из блокированного Ленинграда на Урал.

Рохлин что-то сострил, и я расхохотался. «Ну, все в порядке, — сказал Яков Герасимович, — смеешься ты, как раньше. Война это не смогла изменить...»

Апрель 1942 года, жена должна скоро родить. На работу звонит Левкевич: «Немедленно поезжайте на мельницу, там не могут включить новый электродвигатель. В городе нехватка муки». Едем вместе с Деменевым: на мельнице все в волнении. Советуемся. Решили проверить изоляцию и сопротивление ротора. Приказываю отсоединить обмотку ротора — она в полном порядке. Приказываю присоединить обмотку — ротор легко запускается. Видимо, все дело было в плохих контактах.

Общее ликование!

Возвращаюсь домой поздно. «Скорей ешь», — говорит жена, прерывая мой рассказ о комическом окончании «аварии» на мельнице... Оказывается, пора в роддом!

Под утро появилась на свет Оля. «У, какая черненькая», — сказала Уланова, когда я прогуливал спящую дочку (Галина Сергеевна тоже проживала в общежитии театра).

Трудное было время. Отоваривали карточки. В основном нас спасал хлеб: в семье было трое работающих. Часть хлеба меняли на рынке на картошку. Когда дочка подросла, положение стало хуже. Пришлось продать пишущую машинку «Ундервуд»; на призы за красивейшие партии Ноттингемского турнира (жюри вынесло свое решение после моего отъезда из Англии) советские работники в Лондоне в свое время приобрели ее для меня. Я отпечатал на ней кандидатскую диссертацию. Теперь машинку «съела» маленькая Оля.

Во время войны с нацистской Германией главной задачей для советских шахматистов являлось не только сохранение того, что было создано в предвоенное время — массовое развитие шахмат и высокий уровень игры лучших мастеров, — но и подготовка к тому, чтобы после войны добиться завоевания первенства мира.

Так обстояло дело не только в шахматах, но и в других областях культуры. Конечно, это возможно только там, где шахматы пользуются поддержкой государства. Разумеется, когда страна первые полтора года, как она была втянута в войну, находилась в трудном и опасном положении, эти усилия в отношении поддержания шахмат были минимальными. Но после победы под Сталинградом никто уже не сомневался в победе окончательной. Героические усилия как на фронте, так и в тылу, в военной области и экономике принесли свои результаты.

Итак, работа работой, а к матчу с Алехиным готовиться надо. Решаю прокомментировать все партии матч-турнира на звание абсолютного чемпиона, чтобы не растерять мастерства в анализе. Работаю по вечерам, использую каждую свободную минуту, но их мало... Сижу как-то на собрании; скучно, а дома работа ждет. Пишу записку председателю: «Алексей Матвеевич, плохо себя чувствую». Получаю ответ Левкевича: «И я хочу домой...»

Книгу я писал полтора года. Давно подозревал, что это лучшее, что я сделал в области шахматного анализа. Несколько лет назад Матанович сказал мне, что сейчас он изучает эту работу с удивлением (гроссмейстер Матанович издает в Белграде «Шахматный информатор» — настольную книгу каждого квалифицированного шахматиста наших дней).

Пришла мне в голову идея создать неофициальный «комитет» по подготовке к матчу с Алехиным — собрать группу друзей, которые бы своей деятельностью помогали организации матча и содействовали моей подготовке. Решил обратиться к Рагозину, Рохлину и Гольдбергу. Стук в дверь — и входит... Гриша Гольдберг — капитан ВВС Военно-Морского Флота (его супруга работала военврачом в местном госпитале, и он приехал с ней повидаться).

Еще в 1932 году мы вместе играли в чемпионате Ленинграда. Рост Гольдберга — 190, характер решительный, соединял и силу мастера и талант организатора. В тридцатые годы играл видную роль в шахматной жизни Ленинграда. Вторую половину матча с Флором организовал Гриша — и блестяще.

— Согласен, — сказал Гольдберг, — но что сейчас можно сделать для матча? Война!

Как началась война, шахматная жизнь почти замерла. И все же были проведены чемпионат Москвы, турнир в Куйбышеве да турнир в Свердловске, о котором упоминалось ранее. Играть мне некогда было, да не было соответствующего настроения. Но вперед смотреть надо — вот я и занимался аналитической работой...

В январе 1943 года меня послали на лесозаготовки. Я понимал, что в трудное время это необходимо, но один день в лесу вывел меня из строя надолго: я был не в состоянии работать над книгой. Что же делать? Ведь в любой день могут снова послать — дрова нужны! А как же шахматы? Отказаться от работы над книгой? А что будет, когда война кончится? Подумал и написал письмо Молотову — именно от него четыре года ранее получена была телеграмма с разрешением играть матч с Алехиным.