— И кукушку, — подтвердил Поливанов. Пулемет был их общим трофеем и ему было немало интересно, как выглядит вблизи эта немецкая зараза, успевшая попортить взводу немало крови. — Только ты бы, Грибов, дуло тряпкой заткнул что ли.

— Зачем? — не понял тот.

— Так вылетит же кукушка! Ищи ее потом за линией фронта.

Оба рассмеялись. Достался им пулемет при обстоятельствах отнюдь не веселых, но обошлось, так что теперь сам бог велел балагурить и радоваться. Хотя при меньшем везении взвод мог бы в одночасье потерять и командира, младшего лейтенанта Серегина, и помкомвзвода старшину Поливанова, и двух бойцов. Но вернулись, живыми, прихватив пулемет и пленного, хотя никто их той ночью за “языком” не тянул. Просто случай выпал.

А началось все с того, что комвзвода, молодой, едва назначенный, о каких говорят “на нем еще краска не обсохла”, пополз ночью проверять передовые окопы, а то траншей нарыть не успели. Буквально накануне немцы подвинули их полк на каких-то полкилометра, зацепились за клочок более-менее сухой земли в речной пойме, да так дальше и не осилили. Но теперь взвод сидел по индивидуальным ячейкам. Проверять позиции в такой обстановке — дело полезное, но если знаешь, куда ползти, да хорошо представляешь себе диспозицию. С собой взял, тоже вроде по уму, помкомвзвода и двух стрелков, Грибова как опытного и обстрелянного, а Кульдинова, недавно прибывшего в часть, чтобы привыкал к службе. А то он до сих пор вне родных калмыцких степей норовил заплутать даже не в трех, а в одной сосне.

Ползти-то было недалеко, но когда замираешь при каждой вспышке ракеты с той стороны, расстояние определяется с трудом. Тут привычка нужна. Поливанов это еще на полпути почуял и все твердил лейтенанту, что уползли они на нейтралку и теперь правее надо брать. Но Серегин не очень вовремя вспомнил, что он здесь старший по званию и командир и двинулся намеченным курсом. Пришлось ползти за ним до самого окопа. Незнакомого.

— Ну вот, — с облегчением сказал младший лейтенант, когда все четверо перевалились через бруствер. — Кажись к соседям забрели. А ты все твердил, старшина, правее мол надо. Чуть к фрицам не угодили. И так спереди подобрались. Ну ничего, глядишь табачком разживемся.

Старшина не ответил. С того момента, как соскользнул в окоп, он слушал ночную темноту тревожно, как на охоте. А теперь аккуратно и бесшумно вытянул нож и убрал за спину, чтобы не блеснуть лезвием. В темноте при вспышках ракет направление потерять нетрудно, но не настолько чтобы бывалый охотник перепутал запад с востоком. А бруствер окопа, в котором они оказались, глядел прямехонько на восток!

Вот только лейтенант этого даже не заметил! Потому что спокойно, не таясь, подошел к часовому, что вопреки уставу дремал сидя, как в мамкину сиську вцепившись в винтовку, воткнутую в землю штыком, и негромко спросил:

— Товарищ боец, заплутали мы. Это какая рота, вторая?

Ответить часовой ничего не успел, он лишь поднял голову на чужой голос и тут же с придушенным хрипом сполз обратно, потому что Поливанов шагнул из-за спины лейтенанта и одним движением выбросил вперед руку. Нож вошел часовому точно в солнечное сплетение, по рукоятку. Старшина едва успел подхватить убитого, вовремя вспомнив, какой у немцев обычай касательно часовых. Этот тоже сидел на стопке касок, что должно было давать отдых ногам, но не позволять дремать, заснешь — и свалишься. Но хитрый часовой опирался на винтовку и потому проспал свою смерть.

Лейтенант не заорал в голос лишь от изумления. А что перед ним немец, понял только разглядев каску. В ту же минуту шагах в двадцати по окопу распахнулась дверь блиндажа. Из темноты сиплый фельдфебельский голос что-то рявкнул в их сторону, и дверь сразу захлопнулась. Поставивший часового командир решил, видать, что одного его рыка будет довольно, чтобы тот не вздумал клевать носом. Проверять посты и по сырой, не по-летнему холодной ночи вылезать наружу он не стал. Секундой позже донесло запахи. Пахнуло жилым, чужим табаком, немытым телом и вроде бы шнапсом.

— У, фрицы, — испуганно-радостно прошептал комвзвода, — Сейчас мы их…

Грибов шумно вздохнул и встал поближе к старшине. Кульдинов, который еще днем безнадежно запутался в незнакомой обстановке, кажется, все происходящее воспринимал как одинаково бессмысленное, и заползи они, допустим, в Африку, все равно сильнее бы не удивился. Старшина Поливанов понял, что на всю группу осталась одна здоровая голова. Ну, может, Грибов еще соображает…

А лейтенант уже лихорадочно нашаривал на поясе гранату, от волнения не вдруг попадая по ней рукой. От осознания опасности его понесло на кураж и он готов был брать фрицевские позиции штурмом. Поливанов едва успел перехватить его за руку, другой рукой зажал рот и притиснув взводного к стенке окопа зашептал яростно:

— Охолони, лейтенант! В три винтовки да пистолет много не навоюем. Фрицы тут у себя дома. А мы ни формы окопа не знаем, ни сколько их тут, ни где. Уходить надо, и без шума. Пока они часовых менять не затеяли и до смерти не обиделись. До нашей.

Младший лейтенант похоже внял голосу разума. К гранате тянуться перестал, процедил: “Уходим”. Но выбираться обратно, тем же путем, что шли, старшина тоже не пустил.

— Не пройдем, — чтобы оценить обстановку, достаточно было только выглянуть из окопа. — Спираль у них тут и не одна. И как бы не мины рядом. Считай чудом проползли, проход я отсюда вовсе не вижу. Положат нас на обратном пути, надо обход искать.