Кстати, странно, что такой же громкий вой не был устроен, когда Ильза попала в новую аварию — уже в компании с сынком Владлена Корнеева. Или Миха его просто пропустил в силу общей незаинтересованности в подобной информации?

Подспудно позволяя себе соскочить с темы покалеченных детей на той остановке, Миха впечатал в поисковую строку рядом с именем Ильзы еще одно: Антон Корнеев, а следом слова «авария» и «мотоцикл». Экран взморгнул, и сеть вновь вывалила на Миху тонны ссылок. Правда, о той мотоаварии полугодовой давности, упоминания которой он и искал, не нашлось ни слова. Зато сочетание имен этих людей — бывшей фотомодели Ильзы Эргле и сына крупного бизнесмена Антона Корнеева вскрыло совсем иной жизненный пласт. Миха со странным чувством прочитал, что некоторое время назад эти двое были любовниками и вместе, парой, появлялись на разного рода гламурных вечеринках и мероприятиях. А вот после аварии — той, с суперкаром, — все как отрезало.

Машина принадлежала именно Антону? Могло быть такое? Могло. И именно во избежание скандала уже с вовлечением в него семьи Корнеевых дело могли замять целиком и полностью… Хм…

От нервов пересохло во рту. Миха сбегал на кухню попить, напоролся на ироничный взгляд Васьки, погрозил ей строгим отцовским перстом и вернулся к компьютеру. Дочь было двинулась следом, но Миха решительно захлопнул дверь прямо у нее перед носом.

— А ничего, что это мой ноут и моя комната? — проорала Васька из коридора.

— Ничего, — отрезал Миха и вернулся к компу.

??????????????????????????Вот был бы он каким-нибудь хакером продвинутым… Или, сука, хотя бы не таким мудаком законченным, который умудрился столь бездарно просрать такую девушку. Единственную. Штучную. Не похожую ни на одну другую…

И при этом, вполне возможно, способную сотворить все то, что Ильза и сотворила. Там ведь были дети! Дети, которые после и попали на фотки, выложенные в сеть ушлыми журналюгами!

— Покаж предмет страданий-то, — сказал, немедленно оживляясь, старик Бляхер, когда Миха на следующий день, все-таки не справившись с собой, посреди дежурства вместо столовой поперся в морг. То ли душу изливать, то ли совета просить.

Ну Миха и показал, благо теперь его смартфон был под завязку забит найденными в интернетах фотками Ильзы.

— Ойц! — выдал Яков Натанович и надолго замолчал, листая «странички».

— Вот тут… — Миха перегнулся ему через плечо и быстро отыскал ту фотку, которая нравилась больше всего — где Ильза, одетая в узкие кожаные штаны и белоснежный топ-облипучку, с видом задумчиво-романтичным полусидела на своем Гуське. — Смотрите…

— Ой, да не надо меня уговаривать, я и так соглашусь, — отмахнулся Яков Натанович и опять надолго замолчал.

И молчал бы еще дольше, зависнув на фотке, где Ильза была, прямо сказать, не очень одета. Но Миха сопнул носом у него за спиной так выразительно, что пришлось от созерцания оторваться.

— Боже ж мой, Иисусе Христе, блядь! — Бляхер покрутил головой, откинулся на спинку скрипнувшего стула и воззрился на нависшего над ним Миху. — Юноша, я не могу! Да возьмите ж ви уже глаза в руки: у этой девочки, дай ей бог здоровья, такая тазобедренная композиция, шо я не могу понять, почему ви все еще здесь, со мной, а не там, с ней. Я же ж вижу, как ви на нее смотрите! Будто она тюлечка на черном хлебушке, а вы, я извиняюсь за интимные подробности, ее не кушали так давно, шо мине больно думать уже не за ее, а за ваше здоровье.

Миха с нарастающим раздражением глянул на старика, отобрал у него телефон, обошел стол и уселся в драное кресло, всегда, сколько он его помнил, стоявшее в углу напротив. Уселся, хлопнул себя по коленям и уточнил, передразнивая вечный одесский прононс Якова Натановича:

— И таки шо?

— Шо-шо! — тот вскинул лохматые брови. — Ви сейчас чего от меня услышать хотите, я не понял?

— Она не тюлечка, как вы, уважаемый Яков Натанович, изволите живописать, а щучка распоследняя, способная устроить все то, что она, если верить тому, что пишут, и устроила.

— Щучку вкусно фаршировать…

— Яков Натанович, давайте без пошлостей!

— Так это вы, юноша, о чем-то о своем, а я-то, как человек порядочный и пожилой, о традиционном еврейском блюде — фаршированной щуке.

Старик Бляхер закурил, иронично поглядывая на схватившегося за лоб Миху, а потом посерьезнел. Настолько, что даже на время забыл про свои шутки-прибаутки и одесский прононс.

— Миш, вот скажите мне. Только честно. Нет, для начала представьте: вы совершили грандиозную глупость, ошибку, которая закончилась скверно не только для вас, но и для кого-то еще. Как бы вы хотели, чтобы к вам после относилась ваша женщина? Вы бы предпочли, чтобы она плюнула на вас и растерла, после еще и сказав, что с таким моральным уродом и срать на одном поле не сядет, не то что в койку ложиться? Или может, хотели бы, чтобы она любила вас и таким вот: оступившимся?

— Ну-у-у…

— Все мы совершаем ошибки, а иногда и подлости. Кто нет — тот пусть первым бросит и все такое… Разница лишь в том, что кто-то свои подлости хранит в строгом секрете, молчит о них или и вовсе считает, что его подлости — на самом деле не подлости совсем. А кто-то осознает, мучается, пытается искупить.

— Я понятия не имею мучается она или нет…

— Тогда просто иди и найди ее, — внезапно соскакивая с неизменного «вы», на куда более близкое и понятное «ты», рявкнул Яков Натанович. — Найди, задай ей эти свои вопросы и уже не тошни мне на нервы! Их и без тебя есть кому портить!