Томина внимательно слушала своего спутника, продолжая сканировать взглядом причудливые зигзаги барельефа.

Внезапно мне чудится какое-то шевеление. Будто легкая тень скользнула между хоботками Чаков. Я отвожу взгляд, посчитав, что просто утомилась смотреть в одну точку, вот и мерещится. Но любопытство заставляет меня снова повернуться к Чакам, и я столбенею.

На противоположном арочном перекрытии, на том самом, где недавно нависал надо мной Сашка, кривляется и пританцовывает странное существо. Руки и ноги его отливают змеиной чешуей зеленоватого цвета, словно он одет в обтягивающий комбинезон из кожи змеи. Он подпоясан плетеной веревкой, завязанной вместо пряжки мудреным узлом, из которого свисают, извиваясь, тоненькие змеюки. На шее красуется ожерелье из человеческих глаз, а на грудь оно ниспадает перевернутым сосудом с выползающими змеенышами. Просто змеиная симфония какая-то!

Поборов страх и ступор, я включаю в себе исследователя и продолжаю бесстрашно и беспардонно разглядывать пришельца. Добираюсь взглядом до его физиономии. Рот его открыт в усмехающемся оскале. Над верхней губой сильно выдается вперед чуть загнутый нос. Двигаясь, он не то от удовольствия, не то от агрессии высовывает длинный гибкий заостренный язык, а затем втягивает его обратно. На месте ушей под палящим солнцем переливаются перламутром крупные раковины. В больших округлых глазах безумно вращаются зрачки. На долю секунды они застывают, и тогда взгляд их владельца становится лукавым и чуть ехидным.

Голова его увенчана диадемой и обхвачена ее причудливыми извилистыми узорами, которые сходятся на лбу и вздымают раковину. В овале ее сердцевины перекрещиваются наподобие Андреевского креста две ленты.

Он продолжает совершать хаотичные движения, размахивая странным топориком, чем-то похожим на томагавк. В левой руке осторожно, словно драгоценный ридикюль, он наперевес держит за массивную ручку тяжелый овальный предмет, напоминающий камень.

– Ты кто? – отваживаюсь спросить я.

– Ты же догадалась, – насмешливо вперив в меня зрачки, шелестит существо. – Я Чак! Ча-ак-Ча-ак!

Он заливается шипящим, щелкающим смехом, высовывает извивающийся язык и, дергаясь в ритуальном танце, машет «томагавком».

– Я много читал про Чаков, – донесся откуда-то, будто издалека, и пробился к Марининому сознанию голос Беловежского. – Чак ведь связан с основанием династии Кануля. – Саша подумал, что эта тема нужна ему для диссера и что надо досконально ее проработать, оглянулся на Марину, отметил про себя ее заинтересованный взгляд и засмеялся: – Майянисты все пытаются объяснить его атрибутику. У змей, к примеру, вообще много функций в мезоамериканской мифологии. Считается, что змеи отражают силу и могущество, потому как имеют способность связывать разные уровни мироздания: небеса, землю и подземный мир. В случае с Чаком змеи, вероятно, аллегория течения, льющихся струй, развития и плодородия. Ракушки на ушах и голове тоже олицетворяют его связь с водным миром: все-таки в его ведении дожди. К тому же изображали его либо со змеиным языком, либо дующим или плюющимся, что, наверно, означало вливание им плодородия в землю. Но Чак все же божество небесное. Скорее всего, отсюда перекрещенные ленты в ракушке его тиары как атрибут небесной полосы в символике майя. Да, еще он держит необычный топор – очевидно, воплощение молний. Иногда топор рисовали с всполохом на древке, или же черенок завершался опять же змеиной мордой. Змея из-за блестящей с отливом кожи, возможно, тоже символизирует молнию.

Саша помолчал и опять посмотрел на реакцию девушки. Та скользнула по нему взглядом, улыбнулась и опять уставилась на носы Чаков.

– В другой руке, – пояснял Саша, – он сжимает непонятный камень – очевидно, символ грома.

Я с пристрастием изучаю удивительное существо, вникая в объяснения Беловежского. А Чак уморительно повращал зрачками в разные стороны и неожиданно задорно подмигнул мне круглым глазом, будто говоря: «Да, это я. Я такой. Это все про меня». И тут божок поворачивается вокруг своей оси, взмахивает камнем-ридикюлем, и я, кинув было взгляд в сторону Александра, уже не вижу его. Прореха у ног вдруг запечаталась каменным массивом. Все здание странно зашевелилось, и из его вершины потянулись к небу многочисленные ветви могучего дерева.

Я вцепилась пальцами в камни, но осознала, что сижу незыблемо, в безопасности. Волнение о том, как там Сашка, тоже быстро улетучилось. Я слышу его размеренный голос, который с той же невозмутимостью и легкой усмешкой произносит:

– Есть один интересный мифологический сюжет, над которым ломают головы ученые. Мне кажется, тебе как этнологу и журналисту, собирающему всякие местные небылицы, с одной стороны, а с другой, как ярой поклоннице ягуаров будет интересно. Этот миф называется «Жертвоприношение Младенца-Ягуара».

Здание-руина, на которое мы взобрались, исчезло. Оно превратилось в бесформенный холм. Он устремляется ввысь непонятными округлыми наростами. Их поверхность подозрительно отливает на солнце, совершает чуть заметные скользящие перемещения и будто дышит. Все это походит на беспорядочно сложенные кольца гигантской змеи.

Боковым зрением я скорее почувствовала, нежели увидела новых персонажей происходящего. Из-за густых ветвей дерева-великана выдвигается устрашающая фигура. Меня пронзает ослепительное дежавю. Доли секунды щелкает поисковик в памяти, отыскивая нужный файл. И я его узнаю! Его трудно не узнать! Этот зловещий оскал черепа, этот пузатый скелет – облик Бога Смерти, который я уже видела на фризе в Тонине. Там он был воплощен в камне. Сейчас он, как в замедленной съемке, перемещается по поверхности этого немыслимого холма, а в костлявых руках держит обнаженного, надрывающегося от крика младенца.

Голова малыша неестественно вытянута и украшена убором из цветов и сверкающих камней, явно драгоценных. На лице я рассмотрела небольшой острый нос и не менее острый язык. На лоб ему спадает пучок длинных волос, стянутых в узел на макушке. На щеках, плечах и голой попке темнеют ясно различимые ягуарьи пятна. Он отчаянно брыкается пухлыми согнутыми человечьими ручками и ножками. Но вместо ступней вверх то и дело выталкиваются трогательные мягкие лапки котенка-ягуара. Щекоча и хлестая костлявое бедро страшного мучителя, болтается длинный гибкий плюшевый ягуарий хвост.