– Ты что-нибудь знаешь про историю акрополя? – поинтересовалась Томина у Беловежского.

Он отрицательно помотал головой.

– А это не могло быть частью Цибанче?

– Не знаю, – буркнул он. – Не думаю.

Его раздражало, что информация так бестолково подана. И даже время строительства акрополя, хотя бы приблизительно, не указали. А между тем здесь была своя неповторимая атмосфера. Джунгли казались светлыми и легкими. Марина давно уже наслаждалась прелестью сочетания природы с творчеством древних. Александр успокоился, повеселел и предался радостному созерцанию в компании любимой спутницы. Они достигли самой вершины акрополя. Деревянное перекрытие довольно просторного храма дало им приятную тень, в которой они и устроились, чтобы передохнуть и вкусить красоту окружающего мира.

Обескураженная желанием мексиканца получить плату за навязанную лекцию, Марина все же прокручивала в голове его рассказ, признавая, что узнала много нового. Теперь она обратилась к Беловежскому с просьбой поведать ей о расшифровке иероглифов.

– Путь был долгим, – начал Александр. – Тот же самый Диего де Ланда, который уничтожил кодексы, вдруг спохватился и создал так называемую билингву.

– Как это?

– С помощью индейцев майя он попытался подобрать к некоторым иероглифам соответствующие латинские буквы или их комбинации.

– Но ведь у майя же не алфавитное письмо?

– В том-то и дело. Но все же без этого своеобразного «словарика» Ланды, боюсь, мы бы до сих пор не расшифровали иероглифы майя. Прошли века, прежде чем люди снова заинтересовались майяскими письменами, – рассказывал Саша. – Знаменитый немецкий путешественник Александр фон Гумбольт опубликовал часть Дрезденского кодекса майя. Уже известные тебе по Паленке Стивенс и Казервуд тщательно прорисовывали все надписи, которые им попадались. В конце девятнадцатого века немецкий ученый подошел к разгадке цифр и календарной системы майя. И начался исследовательский раж. Отправлялись экспедиции в поисках надписей, открывались новые городища, затерянные в джунглях.

– «Алфавит» Ланды не помогал?

– Ученые бились и спорили, что лежало в основе майяских знаков: буква, слог, слово или понятие. Была ли в нем фонетическая основа? Можно ли в поисках истины опираться на известные современные языки майя?

– Как сложно!

– Безусловно. Изучив календарь майя, ученые стали спорить, чему могли быть посвящены надписи на памятниках. Долгое время считали, что письмена повествуют о деяниях богов.

– А может, так оно и есть? – И Марина хитро подмигнула.

– Ты все надеешься на миролюбивую высокодуховную Атлантиду? Увы! – усмехнулся Саша. – Так вот, американка русского происхождения Татьяна Проскурякова изучала стелы из Пьедрас-Неграс и разгадала иероглифы, которые сообщали о рождении, коронации и смерти. Тогда стало понятно, что эти тексты относятся к реально существовавшим людям. Потом Генрих Берлин распознал комбинацию иероглифов, информирующую о том или ином царстве, и назвал их эмблемой. Он еще не понял, что эти иероглифы не являются символом царства и могут быть прочитаны. И содержат они не только название царства, но и титул его царя. Теперь эту титулатуру мы и называем эмблемным иероглифом, отчасти благодаря Берлину.

– Все это, вероятно, еще больше раззадорило ученых? Ведь, читая эти надписи, можно узнавать историю, – возбужденно проговорила Марина.

– Вот именно. – Беловежский все более распалялся: эпиграфика – излюбленная тема. – Однако, как читаются иероглифы, так и оставалось тайной за семью печатями. И в спорах летели перья и ломались копья. Американец Эрик Томпсон заявил, что это ни в коем случае не фонетическое письмо, а следовательно, поставил крест на его познаваемости, на возможности его дешифровки. Его невольным оппонентом стал Юрий Валентинович Кнорозов, который скрупулезно рассматривал Дрезденский кодекс. Опираясь на «билингву» Диего де Ланды и приняв за основу, что символы имеют точное фонетическое звучание, он пришел к выводу, что иероглифы могут и должны быть прочитаны. И он оказался прав – ему удалось верно прочитать несколько новых иероглифов, что в результате было первым шагом всей дешифровки. Томпсон обрушился на Кнорозова с сокрушительной критикой, ожидая поддержки со стороны остальных ученых. Но, на удивление, в начале 1960-х на сторону Юрия Валентиновича встали и другие исследователи, в том числе американские.

– Надо же! – восхитилась Томина. – В разгар-то холодной войны! Получается, майянистика далека от политической конъюнктуры?

– Да. И это радует, – признал Саша. – Итак, после всех этих перипетий продолжилось и по сей день идет изучение иероглифов, а также грамматики языка майя, сохранившегося в древних надписях.

– И один из величайших эпиграфистов всех времен и народов Александр Романович Беловежский скоро внесет свой вклад в майянистику, найдя «сосуд Ветрова». ?Amen! – Марина воздела руки к небу.

– Дорога такая же ужасная днем, как и вчера ночью, – ворчала Томина, свернув на Кохунлич.

– Но согласись, что ехать сейчас, в солнечный день, гораздо позитивнее, так что не ной, – отвечал Беловежский.

– Пожалуй, без Льороны действительно позитивнее, – согласилась она. – Даже трудно поверить, что мы вчера здесь такое пережили! Может, это мне приснилось?