Румянцев задумался, стоит ли всем делиться. Тщеславие победило, и он начал излагать по пунктам:

— Образ действий наших войск установился рядом последовательных опытов и приспособлений к условиям обстановки. Перво-наперво, противника раздробляй, а свои силы в кулак собирай. В бою друг друга поддерживай – так своим командирам частей заповедовал. Намерения свои от врага скрывай, местность к своей пользе применяй. Лучшая оборона есть наступление, токмо имей представление, что есть главный предмет твоих действий. Для сего потребно сведения о противнике собирать и ясно установить себе, как его силы расположены, а как – твои. Где у него слабейшее крыло, туда и правь наступ.

Собеседники генерал-фельдмаршала слушали внимательно, но рты от удивления-восхищения не открывали. Уж они-то знали, сколько было упущено возможностей за многолетнюю кампанию. По большому счету, 1-я армия в полную силу заработала лишь с прошлого года. Но зато научившись побеждать, разошлась не на шутку – этого у нее не отнять.

— Что нового по тактике скажешь?

Долгоруков задал вопрос тоном строгого экзаменатора, но Румянцева он не смутил. Оседлав любимого конька, он продолжил свои наставления:

— Переменил я общее построение. Разделил его на три части. Когда наступ, совершал обходные маневры, имея центральный каре как резерв для кареев на флангах. Решимость, отвага, удар в штыки в самом слабом месте, быстрота и преследование до полнейшего разгрома. А офицерам наказывал: товарища выручай, действуя по собственной инициативе, а солдату в трудную минуту подавай личный пример.

Он замолчал, припомнив инициативность Суворова, которая чуть не привела к беде. Пришлось выручать любимого ученика. Его ожившее во время рассказа лицо вновь омрачилось – не из-за Сашки, а от другой кручины .Он долил себе в бокал и продолжил:

— Офицеры… Не токмо солдат нынче ненадежен. На офицеров тоже полагаться безоговорочно нельзя.

— Как так? — удивился Разумовский.

— Вот так, – вздохнул фельдмаршал. – Как-то утром нахожу на своем столе письмо, прибитое к столешнице кинжалом. Кто-то в мой шатер вошел через все караулы и вышел, не подняв тревоги. Но не это самое тревожное. В письме моя супруга сообщает, что находится с дочерью в заложниках у самозванца, и ей поручено передать мне список семей моих офицеров, что так же в плену содержатся. И что они будут непременно люто казнены, если я не сложу оружие. И гравюру приложила с видом казни на Болотной.

— Ах ты ж! Сонмище богомерзких мятежников, предвадительствуемых сыном тьмы и ада, другом бесов и наперсников сатанинских! – витиевато выругался Разумовский. – И что теперь?

— Ну, офицеров, у которых семьи в заложниках, я из полков на время изъял и свел их скопом в единый деташемент. Считаю их самыми ненадежными и в первую линию ни в коем случае не поставлю. Но это разве решение? Прочие офицеры тоже в курсе, почему я так сделал. Кто-то донес до них. И я не могу ручаться в их твердости в решающий час.

Выпили, помолчали.

Разумовский отставил бокал и потянулся за трубкой.

— Я, Петр Александрович, по секрету тебе скажу, что если господь будет милостив, то, может, и не будет битвы. Я в Москву человека послал, который смерти не боится, а Пугачева ненавидит люто. Он вместе с дезертирами туда отправился, так что за своего вполне сойдет. И будет он искать случая самолично порешить самозванца.

— Ну, помоги ему господи! – перекрестился генерал-фельдмаршал. – Если он сможет, то всех нас спасет. Ну а мы пока свою работу делать будем. Войско уже все прошло. Надо уже и догонять его. Так что завтра прощаться будем. Ты уж больше вина не выставляй.

Долгоруков кивком поддержал товарища.

— Я, Кирилл Батькович, почитай, одной ногой уже в дороге. Выеду до рассвета.

— Да как же так? Что люди скажут? Что я скупердяй? Или что закрома у меня опустели? – наигранно возмутился Разумовский.

— Скажи, что я приказал. Всё-таки я тут над всеми главный. Даже над тобой, Кирилл Григорьевич, – добавил генерал-фельдмаршал, вставая из кресла.

— Ну коли ты приказал!

Хозяин дворца рассмеялся и встал вслед за гостем.

— Пойду я почивать, – сказал Румянцев.

— Девку тебе прислать?

Фельдмаршал задумался и кивнул.

— Давай. А то черт его знает, когда в следующий раз доведется.

Посмеялись и расстались.

А хозяин кабинета, распорядившись насчет насчет фемины для дорогого гостя, вернулся за свой стол и вытащил письмо от русского посла в Вене князя Голицина, которое он получил днем. Следовало его перечитать повнимательнее. Начиналось оно с пышного титула, который даровала ему императрица Елизавета Петровна.

«Ея Императорского Величества гетману всея Малыя России, обеих сторон Днепра и войск запорожских, действительному камергеру, Академии наук президенту, лейб-гвардии Измайловского полку подполковнику, орденов святого Александра, Белого Орла и Святой Анны кавалеру, графу Кирилу Григорьевичу Разумовскому…»