– Применение сильных сторон магии на территории Зактариса запрещено, кроме лишь самого закта.

Его слова подхватил второй зактар, чей голос был ещё более грубым, нежели у его друга:

– Ты пойдёшь с нами. Придётся тебе немного посидеть в темнице, пока не соберётся совет и не решит, как с тобой поступить. А будешь сопротивляться, сдадим тебя монду. Будь уверен, он вытрясет из тебя душу.

Йимир никогда не сталкивался с мондом, а потому не знал, чем опасна встреча с этим полу одержимым недосенонцем, и не обратил на это никакого внимания. Пытаясь выбрать золотую середину между вспыльчивостью и застенчивостью, он спросил:

– Прошу прощения, уважаемые, а моя ленточка на левой руке вам ни о чём не говорит? Согласно правилам, принятым навулами всех четырёх народов, гости могут не знать всех обычаев, принятых в той или иной земле, а потому таких сенонцев нельзя наказывать каким-либо образом. Или мне что, нажаловаться кольеру о несоблюдении правил?

То, как уверенно и в то же самое время уважительно Йимир преподнёс этим двум зактарам свою мысль, было, все всяких сомнений, впечатляющим зрелищем. Это было той самой золотой серединой, о которой говорила его мама. И теперь будущий зактар смаковал, как эти двое принесут ему свои извинения, воздадут честь и отстанут. Но не тут-то было. Стражники-талами переглянулись, и первый сказал:

– Жаловаться, значит, вздумал? А ну-ка, пошли с нами, гость Зактариса.

Йимир впал в недоумение и пытался не отступать от своего образа, но огневики не стали терпеть его слов, а применили способности из своей сферы магии, так что огненные оковы накинулись на зентера, из-за чего он не мог не только пошевелиться, но и применить магию. Паника подступила к сердцу гостя Зактариса, однако он подавил этот приступ, а вместо этого вновь стал угрожать им кольером и ссылаться на правила. Но те двое не слушали его, ведя за собой в ближайший город магов огня. Дневное светило находилось в зените, а потому опаляло округу всем своим теплом, на какое только было возможно, огненные узы продолжали сковывать его, земля под ногами была горячей, а ещё паника – всё это стало для Йимира невыносимой ношей. Ему было очень жарко, но поделать ничего не мог. Он продолжал держать себя в руках и говорить с этими двоими строго. Но те лишь изредка поглядывали в его сторону, однако отвечать ничего не стали. А тот не мог ничего поделать, повинуясь воле огненных кандалов.

Йимир стоит на бескрайнем поле, над головой – амак, под ногами – выжженная земля, а вокруг – огонь. Но не обычный огонь закта, а какой-то неестественно-красный. Он горит и не сгорает. В это время чародея наполняет жар, который рвётся изнутри, а вместе с ним наружу врётся неудержимый гнев, который порождает негасимое желание разрушать и убивать. В горле начинает першить, а попытка откашляться превратилась в какой-то жуткий звериный, даже не звериный рык, как будто бы Йимир превратился в какое-то чудище. Он посмотрел на свои руки, после чего его объял ужас, ведь они были огромные, красные и когтистые.

В следующий миг Йимир очнулся в полутёмном помещении. Жара продолжала довлеть над ним, но теперь не так сильно. Оглядевшись, он понял, что находится в каком-то подобии темницы. Поднявшись с каменной лежанки, он первым делом убедился, что с ним всё в порядке, его руки – руки сенонца. «Дурацкий сон» - облегчённо произнёс чародей себе под нос и потратил ещё несколько мгновений, прогоняя остатки этого видения. Ему никогда не снились сны. Да он, собственно, очень редко спал, ведь сенонцы не нуждаются в том, чтобы восполнять свои силы, блуждая в беспамятстве своих разумов. Он, конечно, знал о том, что в таком состоянии можно видеть образы и что в эти образы не нужно верить, но ощущения от этого не становились менее острыми. Окончательно сбросив с себя наваждение, он подошёл к глухой двери и осмотрел её. Хватит лишь мгновения мысли, чтобы зенте снёс эту преграду. Но он не стал этого делать, потому что хотел быть гостем, а не врагом. С помощью трёх своих сущностей он понял, что поблизости есть один зактар, а потому стал кричать, подзывая этого сенонца. Тот сразу же откликнулся на его зов. Щеколда отодвинулась в сторону, дверь открылась, и на пороге предстал огненный ктиоханин. По цвету его глаз Йимир понял, что он финта-зактар. Стражник заговорил, и голос его, как у тех двоих, был угрожающим, как будто бы Йимир совершил страшнейшее преступление:

– Очнулся? Хорошо. Пойдём.

Йимир, последовав за ним, сказал:

– А ты в курсе, что я мог бы выбить эту дверь с помощью зенте и бежать отсюда с помощью финта?

Тот злобно усмехнулся и отвечал:

– То же мне ивис нашёлся. Будь уверен, долго ты тут не полетал бы – первый же финтар поймал бы тебя. И это был бы я. Так что давай без глупостей, и всё пройдёт быстро. А потом можешь идти хоть в Кольен жаловаться на нас.

– Так, а куда мы хоть идём, не подскажешь?

– Хм, Минар и Фэнсир говорили, что ты всезнайка у нас тут. И вдруг оглупел? Подозрительно это как-то. Мне кажется, тебя нужно не к нам на допрос, а к монду. Может, статься, так мы и поступим, а? Что скажешь? Как на счёт дядюшки монда?

– Если это поможет мне поскорее приступить к обучению в закта’урине, то предлагаю начать именно с него и пропустить ваш допрос.

– Хм, ты либо глупец, каких мало, либо понятия не имеешь, о ком я тебе говорю.

Да всё я знаю. Монд – бывший одержимый, который после очищения от саткара приобрёл способность проникать в чужое сознание и вычитывать оттуда любые мысли, - Йимир чуть помолчал, потому что понял, что этот сенонец может прочитать в его мыслях, что сидящий перед ним сенонец – сын кольера, но тут же продолжил, - Он лишь скажешь то, что я уже говорил Минару и Фэнсиру. Я – гость Зактариса и пришёл пройти обучение в вашем урине.

Тот, кто его вёл, ничего не отвечал ему после этого. Они тем временем прошли мимо других темниц, в одной из которых сидел какой-то сумрачный мужчина, потом поднялись по лестнице и оказались в коридоре, где справа и слева располагались двери, много дверей. Они вошли в одну из них и оказались в другом помещении. Оно было чуть больше темницы, в которой очнулся Йимир, а ещё тут было светло. Два старых знакомых зактара ожидали Йимира. Один опёрся о стену, другой глядел в окно. Когда сын Талата вошёл внутрь, тот, кто его привёл сюда, удалился и закрыл за собой дверь. Как только звук металлических сапог стих, тот, что подпирал стену, заговорил: