— Он жив?.. Я что, убила его? — донеслось издалека. — Я не хотела…

Если бы Лихолетов мог, он бы расхохотался этому запоздалому и очень милому вранью. В ту секунду, когда Смолина взмахивала рукой, прожигая его гневным взглядом, — она очень даже хотела. По крайней мере, хотела серьезно его проучить. Что ж. Кажется, Нойманн добился своего, а он — опоздал.

— Все хорошо, Аня, — ворковал с ней Нойманн. — Ты умница, все правильно сделала. Больше нечего бояться…

Но Смолина была безутешна. Послышался всхлип и сдавленный шепот:

— Они убили Боруха. Катарина, ты знаешь? Он там лежит…

— Значит, не все дети справились с домашним заданием? — спросил Нойманн по-немецки. Катарина что-то ответила ему тихо, но Нойманн ее перебил: — Мне нужно поговорить с ним наедине. Спасибо, Катарина.

Крепкие каблуки Катарины почти сразу застучали по направлению к выходу, но Лихолетов еще слышал всхлипы Смолиной.

— Аня, тебе нужно отдохнуть, — с нажимом сказал Нойманн. — Иди к себе в комнату. Я разберусь здесь.

Продолжая всхлипывать, она покорно вышла. Когда все стихло, Лихолетов с трудом приподнял голову. Заскрипел пол, пахнуло сырым полем — Нойманн сел рядом с ним, опустившись на одно колено, легко хлопнул его по щеке. Затем, вцепившись в подбородок, дернул вверх, вынуждая посмотреть ему в глаза. Лихолетов зашипел от боли.

— Очень рад, что мы снова встретились. — Нойманн скалился, разглядывая Лихолетова и на всякий случай держа его на мушке. — А ты постарел. Всего четыре года прошло, что же с тобой случилось?

— Ты случился, — одними губами прошептал Лихолетов, но Нойманн его услышал.

Он рассмеялся, протянул:

— Прекрасно, прекрасно…

— Ты убил моих друзей. — Лихолетов мотнул головой, вырываясь.

Лицо Нойманна сложилось в сочувственную гримасу.

— О, какая жалость. Но они пришли воевать. У них был приказ — и я тоже выполнял задание. Не я, так кто-нибудь другой застрелил бы их всех. Потому что такова война. — Палец Нойманна уперся в грудь Лихолетову. — И война никогда не меняется. На ней гибнут все — и друзья, и враги. Вот и тебя послали на верную смерть — уже во второй раз.

— Я сам напросился.

— И правильно. Все равно они не смогут по достоинству оценить тебя. Твой дар. А я смогу.

Лихолетов хмуро уставился на Нойманна. Голова едва соображала, мысли скакали и путались. Дар?.. О каком таком даре он говорит?

Нойманн задушевно похлопал его по плечу.

— Знаешь, я ведь действительно многим обязан тебе. Ты преподал мне отличный урок.

Не отводя пистолета, Нойманн вцепился зубами в край перчатки, потянул вверх. Под слоем темно-коричневой плотной кожи и переплетения тонких золотых поршней скрывалась обыкновенная ладонь. Простая, человеческая, только изуродованная выстрелом. Рана давно затянулась, на ее месте остался вспухший розоватый рубец с рваными краями. Указательный, средний и безымянный пальцы без поддержки перчатки сразу скрючились, как птичья лапа. Та самая пуля, которая должна была пробить Лихолетову голову по приказу Нойманна, прилетела прямо вот сюда, когда Лихолетов в него выстрелил.

— Благодаря нашей встрече я понял, что не уникален. — Нойманн задумчиво поглядел на свою ладонь, попытался разжать пальцы, но только сморщился от боли. — Это меня взбодрило. Оказалось, есть и другие. Значит, я не имею права собой рисковать. Поэтому я стал искать одаренных детей, но все было не то. Единственная моя стоящая находка после тебя — это, конечно, Аня.

— Зачем она тебе?

— Потому что она такая же, как и я. Пока мы вместе, никто не сможет нам помешать. Скоро начнется серьезная игра, в которой мы победим. Ты можешь уже сейчас присоединиться к победителю. — Он вдруг сдавил его правую руку своей птичьей лапой, развернув тыльной стороной вверх. — Расскажи мне про это.

Лихолетов опустил взгляд: под большим пальцем Нойманна белело старое клеймо — напоминание о первом отряде «М», о Мадриде.

— Я видел такую же на руке у Ани и у женщины, которая пришла с тобой. Что с вами делали в той лаборатории в Ленинграде? Почему моя сила не действует?

Нойманн был взволнован — и, кажется, испуган. Лихолетов вгляделся в него: да, так и есть. Великий гипнотизер был просто в ужасе. Это было странно, но могло помочь. Оставалось только блефовать, и Лихолетов надеялся, что это сработает. Потому что сказать ему было почти нечего. Лихолетов не знал, какую именно подготовку прошли новые бойцы отряда «М» и как они научились противостоять Нойманну. Но отчего-то это не удивляло. Получается, Петров все-таки принял его полубезумный рассказ о Нойманне всерьез. Принял всерьез — и подстраховался.

Но дело вовсе не в клейме — вернее, не только в нем. Несколько дней Лихолетов существовал бок о бок с тремя бесчувственными машинами, и клеймо специального отряда — единственное, что их всех объединяло. В остальном Медведь, Волк и Лиса казались совсем другими существами, не похожими ни на Лихолетова, ни на импульсивную, плачущую Смолину. Ни на кого из обычных людей. Он устало прикрыл глаза и откинулся на тумбочку.

— Лучше пристрели меня, — попросил самым безразличным голосом, на который был способен.

— Не хочешь говорить — я сам узнаю! — истерически вскричал Нойманн. Схватив Лихолетова за ворот, одним рывком поставил его на ноги и поволок на выход. — Тебя отправят в нашу лабораторию, вскроют череп, и тогда я пойму, в чем дело!

Нойманн вытолкнул его из комнаты Катарины, потащил через весь замок. Пинками спустил по крутой лестнице до самого подземелья, где с потолка капала ледяная вода и пахло крысами, а по углам чернела жирная плесень. Кованая решетка грохнула, Лихолетов кубарем влетел в тесную камеру. За его спиной щелкнул замок.