— Нет, ничего. — Аня грустно покачала головой. — Прости.

Она бы хотела помочь, но ей совсем нечего было рассказать.

Макс досадливо отбросил ее руку, как бесполезную вещь, и Аню захлестнуло обидой, острой, пронизывающей насквозь болью. Она потерла запястье, словно могла стереть ненавистную букву, но такие шрамы остаются на всю жизнь, сколько их не три. Раскаленное тавро до сих пор прожигало чуть не до кости, стоило о нем подумать. Это была ее первая пытка — в череде многих, куда более страшных.

— Моя сила на них не действует… — пробормотал Макс, с тревогой глядя перед собой.

Аня впервые видела его таким: неуверенным, напуганным, смятенным. Она уже привыкла во всем на него полагаться. Макс стал ее опорой, единственной после гибели брата. Но теперь она теряла и его. Она не знала, что делать и как ему помочь, поэтому, крепко прижавшись к его плечу, попросила:

— Давай уедем отсюда.

Макс встрепенулся, удивленно взглянул на нее:

— Если ты хочешь, мы можем уехать на время…

— Нет, — перебила его Аня. — Навсегда. Уедем куда-нибудь насовсем.

— Аня. — Он притянул ее и погладил по волосам. Поцеловал в макушку, точно успокаивал ребенка. — Ты боишься? Не нужно. В замке мы под защитой.

— Нет, давай уедем. Туда, где нас никто не найдет.

— А как же мои воспитанники?

К этому вопросу Аня была готова.

— Катарина может остаться здесь, — сказала она как можно увереннее. — Передай ей все дела. Уедем далеко-далеко, и скоро все забудут, что мы когда-то существовали. Прошу тебя, Макс.

— Так нельзя.

Он глядел хмуро, явно недовольный ее идеей.

— Но почему? Мы будем вместе, будем счастливы. Как вчера, в твоем родном доме, помнишь?

— Мы никогда не сможем жить как обычные люди, как бы тебе этого ни хотелось.

— Будет все как ты скажешь, только давай уедем…

Она прильнула к нему, обвила руками, неловко и смущенно, надеясь, что он сам ее поцелует. Но Макс жестко ее остановил, схватив за запястья.

— Аня. — Он серьезно посмотрел ей в глаза. — Ты просишь о невозможном. Это безответственно. Бежать — это не выход. А если придут другие? Как Катарина справится без нас?

— Но они приходили за мной… — промямлила Аня, заливаясь краской стыда за собственную глупость и неуместность.

— За нами обоими. Но послушай, тебе больше не нужно прятаться. Нам не нужно. Вместе мы непобедимы.

Его рот оказался вдруг очень близко, и Аню снова подбросило, как на невидимых качелях. В животе приятно потянуло, когда пальцы погладили ее по щеке, зарылись в волосы, а губ коснулось горячее дыхание.

— Я знаю, что тебе непросто, — зашептал он. — Но ты должна повзрослеть. Отпустить, наконец, свое прошлое и принять себя. Тебе не нужно бежать. Не нужно скрываться от мира. Теперь твой дом — здесь. Мне нужна твоя помощь, чтобы его защитить. Без тебя я не справлюсь, понимаешь? У меня есть замок, и я тебя люблю.

Аня вспомнила историю, которую рассказал ей Макс, и в животе скрутился тугой горячий узел — ужас пополам с радостью. Вот сейчас он скажет: выходи за меня.

Но Макс сказал другое.

— Мы должны быть вместе.

Его поцелуй был настойчивым и тягучим. Аня снова теряла себя, расползаясь по швам, как соломенное пугало. Слова были другими, но, наверное, для Макса это одно и то же? Вот только ей снова не оставляли выбора, но думать об этом не хотелось. Макс старше, опытнее. Он знает, как лучше. Он так крепко ее целует… И Аня отвечала, как умела, молча соглашаясь на все.

Когда она уже почти потеряла чувство времени, Макс отстранился. Из флигеля во двор спускалась Катарина, бледная, как призрак. Заметив Катарину, Макс встал и поспешил к ней, бросив растерянной Ане через плечо:

— Подумай об этом.

1. Он там. Не бойтесь (нем.).

1. Он там. Не бойтесь (нем.).

Катарина

После смерти Борух стал совсем легким, почти невесомым. Словно наибольшей тяжестью обладала его душа, и когда ее не стало, Катарина смогла легко поднять пустое тело, чтобы положить в гроб. Она сама обмыла его и одела в чистое.

Провожать мертвецов — скорбное обязательство всякой одинокой женщины, которой не довелось стать настоящей матерью. В юности ты — дверь для новых живых, но, когда она закрывается, становишься молчаливой привратницей у последнего выхода. Для Катарины первая дверь так и не открылась — и, видимо, уже поздно мечтать. Так что она заняла свой мрачный пост до срока, провожая одного за другим — кого в пламя войны, кого в холодную влажную землю. И всякий раз сердце ее было не на месте, а горе застилало глаза. Поистине нет ничего страшнее для матери, чем хоронить своих детей. Борух не был ей родным ни по крови, ни по вере, но она приняла его как сына — а теперь обмыла и завернула в саван, стараясь, чтобы не дрожали руки. Она думала, что замок убережет мальчика от лагерей и голода, а вышло только хуже. Может быть, стоило его отпустить.