– Боялась любимые "штаны", - ввернул острый на язык Толик.
– Сейчас в отделении сидит, на допросах, слезы на кулак наматывает... Да поздно уже. Сколько, как говорится, веревочке ни виться... А я и думал: с чего это она вдруг такой общительной стала? Все время ходила бука букой, даже не здоровалась... А тут - здрасте, приехали! К каждому подходит, с каждым треплется. Деньке вон на уши присела, все выспрашивала, где он фотоаппарат покупать собирается. Хахаль ее в день зарплаты уже у проходной караулил. Она у него наводчиком была. Договорились они уже заранее. Указала на Деньку: "Мол, этот!". Он и двинулся следом, как бы невзначай. А во дворах и шибанул....

– А кто он, этот рыжий?

– Да! Рыжий! Ты удивишься!
– воскликнул Толька, поедая макароны по-флотски с огромной скоростью.
– М-м-м, какой же я голодный! Ты представляешь, Эдик, этому налетчику всего восемнадцать! Восемнадцать! Он по возрасту - как наш Денька. Помнишь, та бабушка, на которую напали, говорила: "Голос молодой"?

– Восемнадцать? Ничего себе! Вообще пацан сопливый... Только школу закончил?

– Пацан. Но только внешне. Какая там школа? Это ж урка отбитый! Ты не думай, что он такой себе мальчик-зайчик. Это рецидивист. Я, признаться, как вблизи его увидел, сам струхнул. Вроде обычное лицо, а взгляд такой рыбий, холодный. Не хотел бы я с ним в одиночку где-нибудь встретиться. Такому человека убить - раз плюнуть. Эдику повезло, что он ножом ткнул в пальто, а не прямо в шею... Он уже в колонии успел отсидеть, еще совсем пацаном. Они целой компанией какого-то старичка избили и деньги отняли. Ну и так, по мелочи - то в магазине что-то сопрет, то на гоп-стоп выйдет. Короче, там послужной список огромный набирается. Так его и кличут: "Женя Рыжий". Завтра, короче, еще кое-что узнаем. А пока обоих - под белы рученьки и в камеру.

– А как все вышло-то?
– я отодвинул тарелку и устроился поудобнее на своей кровати, приготовившись слушать рассказ.

– В общем, - обстоятельно начал Мэл, - дело было так... Миха нам потом рассказал, когда домой вез.

Согласно рассказу приятеля, события сегодняшнего вечера разворачивались, будто в каком-нибудь детективе. Вика, подружка моей несостоявшейся симпатии, жила неподалеку от завода, прямо на четвертом этаже дома, где располагался магазин фототоваров. В отличие от своей подружки, которая приехала из Ленинграда, она была москвичкой, и жить в общежитии ей не было нужды. Родители Вики умерли еще во время войны: отец погиб на фронте, мать скончалась от тифа. Воспитывала Вику бабушка. А недавно и она отошла в мир иной. Так Вика в свои двадцать с небольшим осталась одна-одинешенька в целой квартире, молодая, красивая и полная сил. Москвичка, молодая, работящая, да еще и с жильем - предел мечтаний многих приезжих парней.

Казалось бы, живи да радуйся, устраивай свою судьбу. Работа - рядом с домом, платят прилично, парней на заводе - хоть отбавляй. Только вот не ладилось у Вики ничего, ни в дружбе, ни в любви - из-за скверного характера. Девчонки ее сторонились, прекрасно зная, что Вика очень любит обсуждать людей за спиной. Парни же тоже ее остерегались. Да и дружить с ней согласилась лишь Тося, и то потому, что недавно приехала в Ленинград и ей не хватало подружки... Брат Андрюха - он, конечно, брат, но хочется ведь иметь рядом подружку - вместе поплакать над романтическим фильмам, поговорить про колготки, доверить сердечные тайны... Вот Тося сама и не заметила, как везде стала ходить вместе с Викой.

– Подожди!
– одернул я приятеля.
– Так Вика совсем рядом с "Фрезером" живет? Как такое может быть? Помнишь, мы еще летом их с Тосей в трамвае встретили утром? Ну когда я еще Тосю клеить пытался?

– Наверное, на ночевку к этому Жене Рыжему Вика ездила, а с утра на работу на трамвае поехала, - равнодушно пожал плечами Мэл.
– Неудивительно. Эта девица - та еще штучка, скорее всего, свободных нравов.

В общем, однажды вечером Вике было неимоверно скучно. Она попробовала было пригласить в кино Андрюху, Тосиного брата, но тот соскочил, сославшись на то, что надо навестить сестренку. Та приболела и несколько дней уже не появлялась на заводе.

– Может, я с тобой?
– попыталась было сесть парню "на хвост" Вика.
– Тоже навещу. Подружка все-таки.

– Не сегодня, - вежливо отказал Андрей.
– К нам еще родители приехали, всего на пару дней. А тут такая накладка вышла. Извини. Дела семейные будем обсуждать, сама понимаешь...

Разозленная и обиженная на весь мир, Вика решила скрасить вечер прогулкой по Москве. Было уже довольно тепло, и москвичи, желающие насладиться прекрасными деньками, не спешили домой после работы, а доезжали до какой-нибудь станции в центре и неторопливо шли гулять.

Прогуливалась и Вика, сама по себе, с некоторой тоской наблюдая за красивыми молодыми парочками, которые то украдкой целовались, то чинно шли, держась за руки. Эх, был бы у нее такой парень... Все-таки мужикам намного проще в это жизни: их меньше, вот и приходится девчонкам чуть ли не сражаться за внимание парней.

Внезапно ей широко улыбнулся идущий навстречу рыжеволосый парень.

– Не грусти, красивая!
– беззаботно сказал он ей.
– И не хмурься! А то морщины будут!

Вика вспыхнула и хотела было отшить балабола, но то неожиданно снова улыбнулся и сказал:

– Меня Женя зовут! А тебя как, красивая? Хочешь, провожу! Да не бойся, не обижу. Ну что ты такая холодная, будто Снежная Королева? Давай хоть мороженого куплю!

Вика с опаской посмотрела на Женю и вдруг решила: "Будь, что будет!". Девичий век короток, на ее долю женского счастья может и не хватить. Хороших мужиков разбирают еще щенками...

Так и завязался роман Жени Рыжего и заводской девчонки Вики. Женя умел, что называется, нравиться: говорил комплименты, дарил подарочки и аккуратно, точно хитрый лис, подбирал лазейки к сердцу заводской девчонки. Так со временем Вика и сама не заметила, как стала фактической женой Рыжего. Вместе они не жили, общее хозяйство не вели - просто встречались для взаимного удовольствия - то у него, то у нее. Делать предложение Женя не спешил. Вику, как и любую женщину, со временем это стало напрягать, и однажды, набравшись смелости, она все высказала своему возлюбленному. А еще она высказала ему свои догадки по поводу происхождения ценных вещей, появляющихся в доме.